Один знакомый из довоенной жизни, из тех, кто "за мир во всем мире" настойчиво приглашает меня поехать в Донецк. Посмотреть своими глазами, как строится "молодое справедливое государство". Убедится в том, что там тоже живут люди, которые хотят счастливой жизни. Познакомиться с местными волонтерами. Убедиться в том, что это не Россия. Что это - жажда свободы и мира местного населения.

Наверное, то, что я полтора года занимаюсь помощью беженцам, вводит в заблуждение... Возможно я произвожу впечатление человека, который "просто хочет мира в своей стране"... Допускаю, что кажущиеся мягкость и толерантность могут ввести в заблуждение....

Так вот. Нет во мне никакой толерантности. Есть любовь к своей стране. И это не одно и то же.

Два года я ношу на шее, не снимая, резиновую пулю с Грушевского. Такими били по глазам тем, кто хотел свободы своей стране. Она помогает мне не забыть с чего все началось и в какой точке изменилась моя жизнь.

Я не помню сколько верёвочек и шнурочков перетерлось за это время. Как уже не вспомню сколько людей и событий прошло за эти два года через мою жизнь.

Донецкие ребята были рядом с нами на Майдане. Их палатка стояла как раз под Домом Профсоюзов. Там, где в ночь с 18 на 19 февраля был ад кромешный. И они пережили его вместе с нами.

Они в числе первых добровольцев ушли на фронт. И были самыми мотивированными, среди всех - они сражались за свои семьи и свой дом.

Для меня они - часть моей страны. А не жители "молодой перспективной республики".

Я помню первые смерти. Первые обстрелы Донецка. Первых людей, бежавших оттуда. Раскалившийся телефон и отчаянные просьбы помочь выехать, вывезти лежачих, найти временное жилье, вытащить из плена родственников и знакомых.

Я помню отчаянные попытки найти каски и броники для тех, кто шёл защищать Донецк. И прокладки в передачах на фронт я помню тоже. Потому что там были не только мужчины, но и девочки.

Я помню тех, кто в дни затишья ездил домой за документами и вещами. И фразу: "там нельзя жить, это 37-й год " , как страшный сон наяву. И то, что не все потом смогли выехать обратно я тоже помню.

И тех, кого хоронили в закрытых гробах. И тех, чьи останки навсегда погребены под рухнувшим Аэропортом. И тех, кто вернулся целым и невредимым - прямиком в психиатрическое отделение.

Я помню...

Нет во мне толерантности. Уж простите. Я обязательно поеду в Донецк. И в Луганск. И в Крым. Потом. После войны. Когда "молодые республики" станут частью истории. Страшной страницей в школьном учебнике. Когда туда смогут вернуться все те, кому мы помогаем здесь... И никак не раньше.