Во время частых поездок по странам бывшего Советского Союза, посвященным попыткам улучшить качество психиатрической помощи в этом регионе, наиболее удручающее впечатление на меня производят так называемые «интернаты» - то, что на Западе чаще всего называется «домами престарелых», пишет Роберт ван Ворен в блоге на "Новом времени".

Любой человек в странах бывшего Советского Союза знает, что эти интернаты не имеют ничего общего ни с уходом, ни с домом. На деле они представляют собой огромные гробы, где люди заточены до конца своих дней. Как правило, оттуда выходят только вперед ногами.

Тем не менее, о том, насколько ситуация плачевна, знают немногие. Обитатели этих жутких мест изолированы от общества, практически никто не видит интернаты изнутри. Жители интернатов либо имеют ограниченные контакты с родственниками, либо совсем не поддерживают с ними связь. Многие и вовсе брошены - как семьей, так и обществом в целом.

Подобные визиты производят на меня неизгладимое впечатление. От некоторых из них я просыпаюсь по ночам. А ведь эти заведения могли бы быть совсем другими. Так, недавно я посетил несколько организаций в Нидерландах, которые заботятся о людях со слабоумием. Большинство их клиентов - пожилые люди на последних этапах своей жизни, однако не все. Среди них есть болеющие слабоумием, которым лишь около 30-ти и 40-ка лет.

Обычно это повергает близких в шок. Как объяснить ребенку, что папа или мама не узнают его? Как объяснить, что в течение нескольких лет один из родителей деградирует до вегетативного состояния и совсем перестанет понимать, что происходит вокруг?

У каждого человека со слабоумием есть родственники, у многих есть любимый человек. Умственное заболевание влияет на их жизнь разрушительным образом. Я помню, как мой отец не мог больше жить в семье, и нужно было найти альтернативу. Для моей матери это означало чувство вины за то, что она не могла оставить отца дома. Для нас, детей, это означало потерять одного из родителей, традиционные роли в семье сменились. Раньше я всегда знал, что могу обратиться к отцу за помощью, но вдруг мой отец начал смотреть на меня растерянными глазами и просить помочь ему, поскольку он больше не понимал, что происходит.

Одним из мест в Голландии, которые я недавно посетил, был дневной центр, расположенный в сельской части Утрехта - одного из самых больших городов страны. Клиенты приходят сюда днем, чтобы побыть в обществе людей с такими же проблемами, которые хорошо понимают боль потери памяти и не задают сложных вопросов; чтобы побыть в обществе волонтеров, которые заботятся о них и относятся, как к равным, пытаются наладить для них активную жизнь, стимулировать умственную работу. У большинства волонтеров есть родные с болезнью Альцгеймера. Это помогает им лучше понять трагедию умирающего разума.

Один из клиентов повернулся ко мне и сказал, что работал раньше в сфере судебной психиатрии, как специалист по компьютерам. Он задал мне один и тот же вопрос пять раз, потому что моментально забывал на него ответ. А потом вдруг наклонился и воскликнул: «Помни, что ты главный! Никогда не позволяй Альцгеймеру стать главным. Ты - главный, в том числе для Альцгеймера!». Через пять минут он снова спросил меня, откуда я, и мы начали разговор сначала, как будто только познакомились.

Подобные примеры высокого уровня ухода можно встретить в Амстердаме и других городах страны. Волонтеры приходят сюда, чтобы помочь. Они занимаются арт-терапией, водят клиентов в музеи и театры, играют на пианино или создают хор. Иногда сложно даже отличить клиента такого центра от волонтера, особенно, когда слабоумие только начинает развиваться.

Одна из волонтеров рассказала мне, что после недель работы в центре она все еще ошибалась и не всегда могла отличить клиента от работника. Однако те, у кого в семье есть человек со слабоумием, хорошо знают красноречивые признаки этой болезни: повторяющиеся вопросы, стандартные ответы (чтобы избежать ошибок и не быть «разоблаченным») и особенный блеск в глазах - сочетание растерянности, паники и удивление от того, что все кажется увиденным впервые.

Посещая эти заведения, я вспомнил, как гражданское общество должно и может заботиться о тех, кто нуждается, предоставлять необходимый уход и убежище, которого они заслужили. Это также напомнило мне, насколько различаются ситуации в разных странах, какова разница между обществами, которые предоставляют необходимую помощь, и теми, которые только делают в этом первые шаги. Там все еще доминирует старая советская система, изолирующая всех, кто чем-то отличается от большинства, людей с физическими недостатками, считая их «бременем», «ненужными».

Я помню вонь психогеронтологических отделов, которые я посещал в бывших советских республиках, и помню свои эмоции, когда увидел подобный отдел впервые. Это был 1991 год, киевская Павловка. Я и не представлял, что люди могут быть подвергнуты такой бесчеловечности.

Сегодня в бывшем Советском Союзе в подобных интернатах заперты около полумиллиона человек, которые они покидают только после смерти. Никто не может точно сказать, сколько подобных заведений осталось в Украине. В 90-е годы мне говорили, что их около ста, и я думаю, что эта цифра не изменилась. Люди заперты в месте, которое лучше всего назвать чистилищем. Среди них мог оказаться и ваш отец или мать, брат или сестра с хроническим психическим расстройством или умственной отсталостью.

Кем бы они ни были - это, в первую очередь, люди. Они заслуживают на нормальную жизнь, на достойное обращение. Это то, за что стоял Майдан.

Мы, кажется, забываем, что Майдан был не только для нас, счастливчиков, но и для тех, кому повезло меньше. Их жизнь можно кардинально улучшить, и это не требует больших вложений. Главное, что требуется от нас - это любовь и забота, понимание того, что все можно изменить. Когда же мы, наконец, откроем глаза?