Стивен Сестанович, профессор Колумбийского университета, старший научный сотрудник Совета по международным отношениям (Council on Foreign Relations):

Легко хихикать над ежегодной феерией Владимира Путина, известной как «Прямая линия с президентом». Почтительности к «Дорогому Лидеру» вряд ли было бы выказано больше, если бы звездой шоу был Ким Чен Ын. Тем не менее, «Прямая линия» - важный политический барометр, Допущенные вопросы и порожденные ими ответы говорят нам о том, как Кремль видит умонастроения в стране.

В России второй год подряд наблюдается экономический спад, поэтому неудивительно обилие вопросов про экономику. Путину жаловались на задолженности по зарплате, цены на продукты питания, нехватку лекарств, плохое состояние дорог (просто яма на яме), налоги на собственность, качество образования, проблемы на рыбопромысловом флоте, положение молочных фермеров, обман потребителей, ввозные таможенные пошлины, и многое другое. Когда одного из задававших вопрос попросили говорить покороче, он ответил: «Я не могу остановиться. Мне на самом деле нужно высказаться». Если у Путина и выдавался шанс поговорить о внешней политике, он чаще всего возражал: внутренние проблемы - первоочередные.

Однако было бы не совсем верно утверждать, что важные для избирателей вопросы доминировали в программе. За кулисами разговора ощущалась мрачная подоплека. Многие говорили о том, что система коррумпирована, а те, кто у власти, этим злоупотребляют. Путина спрашивали, почему деятельность некоторых политических партий, которые могли бы составить реальную конкуренцию «Единой России», блокируется, и почему Рамзану Кадырову,  авторитарному руководителю Чечни, которого Путин поддерживает,  разрешается угрожать политическим оппонентам убийством. Ему рассказывали о том, как частные предприятия притесняются госслужащими, как застройщики обдирают простых людей (пока суды бездействуют),  как дирекция рыбоконсервного завода на Дальнем Востоке, не выплачивая зарплату своим работникам, превращают их в рабов, как власти изымают поля у сельскохозяйственной академии под Москвой. Прозвучал и вопрос о незаконных офшорных активах.

Отвечая, Путин прибегал к различным уловкам: сыпал статистическими данными, говорил, что разделяет народное возмущение и открыт для новых подходов (фраза «мы будем с этим разбираться» была любимой). В то же время он защищал «Единую Россию» как стабилизирующую силу, бюрократические злоупотребления называл частью российского менталитета. По поводу Кадырова он заметил, что  «кавказцы - горячие головы».  Иногда Путин обещал быстро разобраться, но все-таки настаивал на том, что решения должны быть «сбалансированными» (еще одно любимое слово). Если государство будет субсидировать все, предупредил он, вскоре вы получите неэффективность и дефицитность экономики советского образца. Что касается «Панамских документов», попытка Путина объяснить махинации друга-виолончелиста, обладающего огромным, таинственным богатством, была невразумительной.

То, что российский вождь чувствует народное недовольство, не означает, что он боится надвигающегося кризиса. Но, если «Прямая линия» может служить критерием, он знает, что у него есть проблема. 

Оригинал на The Wall Street Journal

Перевод: Андрей Сабадыр