ТЕКСТ КАК ПУТЬ И ПУТЕШЕСТВИЕ

Эпоха информационная, люди доинформационные. Информационная революция, как и все прочие, идёт сверху вниз. С гор в долины. Как всегда, «верх» определяется не властью (в России XVII века, кстати, прямо именовали место пребывания царя «верхом»), а творческим актом. «Зелёную революцию» делали не президенты. «Верхи» чаще оказывались жертвами революций. «Верх» информационной революции — кибернетики, создавшие революционно новый тип опубликования и чтения книг. Да-да, именно такова суть информационной эпохи, а вовсе не способность военных сохранять связь друг с другом даже под атомными бомбёжками. Кибернетики брали деньги под это дело, и сделали его, но попутно. «Попутно» заслуживает выделения курсивом. Есть путь, а подпути.

Информационная эпоха кажется парадоксальным возвращением назад, ведь она — эпоха неосязаемых, бесплотных коммуникаций — последовала за революцией в путешествиях. На самом деле, эти две революции всегда развивались одновременно. Гутенберг не случайно современник Колумба. «Не случайно» — потому что человек по определению состоит из тела, которое должно топать по дороге и чего-то ещё, неосязаемого, без ножек, но именно это «что-то ещё» превращает дорогу в путь, а человека — в нормального человека. На заре информационно-логистической эпохи (в Высокое Средневековье) один украинец остроумно сравнил это со слепым, несущим безногого.

Большинство людей, получив свободу — а информационная и логистическая революции дают свободу, свободу чтения и свободу путешествия — умеют ею распорядиться не более ребёнка, которому дают автомобиль. Надо дорастать!

Большинство — а может быть, и все — люди суть своего рода анти-Танталы. Мы вовсе не мучаемся от того, что не можем воспользоваться возможностями, которые так рядом. Хотя должны бы — ведь мы используем новые возможности как известный принц использовал Большую Королевскую Печать для разбивания орехов. Интернет — для трындежа и порнухи, возможность путешествовать — для трындежа и загорания.

Читайте також: Найкращі книги ХХ століття за версією Goodreads

При этом, чем менее культурен человек, тем более он гордится своей культурностью. Отсюда очередная разновидность мифа о Прометее, он же миф об Одиссее — незаметном маленьком человеке, который чудесным образом важнее великих богов. Сегодня это городской миф о детях индиго, о поколении нулевых, об эмигрантах, которые благодаря эмиграции добиваются неслыханных успехов, прямо по Максимилиану Волошину — всё увидеть, всё превзойти.

В этом мифе сплетаются две тревожности. Тревожность людей, которые мало читают и много путешествуют, и тревожность людей, которые мало читают и мало путешествуют.

А где тревожность тех, кто много читает и мало путешествует или много читает и много путешествует? Нигде, такие люди не тревожатся, как раз потому, что много читают. Кто мало читает, тот невротичен, и пытается компенсировать свои страхи тем, что по-русски называется бросание понтов. Даже не хочется узнавать, что такое понты, которые можно бросить — явно, не Понт Эвксинский. Впрочем, хороший пример образованности. Плохо образованный человек прочтёт верхний текст, выданный поисковиком, и решит, что понты — от латинского названия моста, не обратив внимания, что текст не поясняет, каким образом можно бросать мосты. Это пример функциональной неграмотности — человек читает невнимательно. Кстати, тут функционально неграмотен и автор текста, посмевший не задуматься над вопросом «как», просто нашедший созвучие. Образованный человек знает, что он не знает. Происхожение слова «понты» неизвестно, хотя из имеющихся вариантов один наиболее вероятен — от «указывать» как термина в карточной игре. Концом пальца показать на карту — и ключевое слово «конец», отсюда и «пуанты», кончики пальцев ног.

Путешествие, как и чтение, отнюдь не изначальное занятие людей. Про чтение кажется понятным, но разве первобытные люди не путешествовали постоянно в поисках еды? Как мы земной шар заселили-то? Но правда в том, что менее всего первобытный человек заселял земной шар. Он отчаянно боялся сдвинуться с места, где его предки приспособились жить. Но вдруг — очень редко, к счастью — катастрофа, неурожай, наводнение, землетрясение, и кто выжил, тот бежит. Но бегство — не путешествие, а часть катастрофы. Большинство убежавших погибает, кто выжил — пускает корни, где доведётся. Иногда ценой убийства тех, кто раньше жил на этом месте, но «иногда» — ведь аборигены тоже цепляются за свой клочок земли и готовы убить всякого, кто посягнёт на скудную их долю.

Впрочем, если путешествия не всегда были, то чтение, вполне возможно, было всегда. Ведь читать можно не только буквы, но и «знамения неба и земли». Для выживания надо уметь прочесть и полёт ласточек, и цвет заката, и пятна на листьях. Иероглифы и буквы это лишь творческое (очень творческое!) развитие способности подавать и воспринимать сигналы, превращать мир в набор сигналов, которая есть, наверное, даже у амёбы.

Конечно, между умением заметить восход солнца и сделать из него символ и умением написать и прочесть текст — такая же разница как между отупляющим хождением по своему полю, из года в год, одно и то же — и путешествием автостопом от Лондона до Джакарты. Качественная разница, скажем прямо, и качество тут — человечность. Нормальная такая человечность, которой все люди лишены с рождения, а многие и до смерти. Мало уметь читать, чтобы быть человеком, тем более это справедливо сказать об автостопщиках. Кто подвезёт голосующего на дороге, тот проявит человечность, а вот кто голосует — совершенно не обязательно.

Страсть к путешествиям может быть такой же бесчеловечной и античеловечной манией как страсть к чтению. Явно страстным путешественником был Александр Македонский; война для него была только предлог и средство передвижения, что нимало не уменьшает его преступленности, но хоть отчасти объясняет её драйв.

Нет симметрии между слепым и безногим. Человек читающий, но не путешествующий, всё-таки движется. Человек путешествующий, но не читающий, буксует. Симметрии нет, потому что нет симметрии между обезьяной и человеком, между телом и духом. Конечно, железный занавес был не просто так повешен — он рубил по живому. Хотя бы раз в жизни человек должен пропутешествовать. Не сгонять на зарубежный курорт, а именно пропутешествовать. Не случайно в Век Просвещения совершали Большое Путешествие по Европе, обычно на пороге зрелости. Такое путешествие было столь же дорогим и трудоёмким как сегодня кругосветное, и не менее познавательным и формирующим личность.

Своего рода развиртуализация — считая виртуальной реальностью всякое замкнутое существование, даже если это замкнутость огромного острова или шестой части суши. Однако, своеобразие человека в том, что ему достаточно один раз развиртуализироваться, совершить Большое Путешествие, потереться носами — и уже на всю оставшуюся жизнь этого достаточно. Вроде бы всего лишь с человеком в кафе час посидел — но уже навсегда вы будете друг для друга не теми, кем были до развиртуализации. Кстати, это может быть и жестокое разочарованиие друг в друге. Интернет — то ещё свидание вслепую.

Читайте также: Каким будет мир через 10 лет

Слепому, однако, намного хуже — и слепой тот, кто не читает, а только путешествует.

Именно о таких Гораций писал: «Если заботы от нас отгоняет не местность с открытым // Видом на моря простор, а лишь разум и мудрость, то ясно: // Только ведь небо меняет, не душу — кто за море едет. // Праздная нас суета всех томит: на судах, на четверках // Мчимся за счастием мы, — между тем оно здесь под рукою: // Даже в Улубрах — лишь дух бы спокойный тебя не покинул». «Разум и мудрость» — это и образованность, и мультикультурность, и гуманизм, в общем, всё то, что достигается через чтение. Плохо образованный человек может принимать за мультикультурность умение заказать себе обед в любой стране мира. С таким же успехом можно считать полиглотом человека, у которого счёта в банке в разных валютах.

Текст есть и путь, и путешествие. В этом смысле вполне путешествует лишь тот, кто и читает, и пишет. Конечно, само чтение есть сопереживание автору, додумывание, продумывание, вчитывание, тыр-пыр, но все эти дешёвые или, самое меньшее, недорогие открытия не отменяют того факта, что вполне читает лишь тот, кто пишет.

Жизнь есть текст, разумеется — именно об этом у Пушкина «Телега жизни».

Автор везёт читателя, и можно захлопнуть книгу, но и самоубийство можно — но не нужно. Хорошая книга, хочется, чтобы она была без конца, и это возможно — но для этого нужно не кричать извозчику «помедленнее», а прямо наоборот — перехватывать хлыст, он же перо, он же клавиатура, а наяривать лошадей, чтобы быстрее, быстрее — и тогда ездок обретает бессмертие, когда становится кучером, турист — когда становится гидом, автостопщик — когда начинает подвозить других, а читатель — становится писателем.