Вопрос национальной идентичности, предлагаемый Валерием Панюшкиным, мне кажется крайне важным, но абсолютно не в той «плоскости», в которой автор пытается нам его предложить. Принятие уплощенности, упрощенности, которую автор создает, является чрезвычайно опасным действием, идеологическим ключом как к национализму в худшей своей форме, так и к отказу от национальной общности — тоже в худшей своей форме.

Я не хочу обвинить автора в «русофобии», которую умудряются найти в его статье «убежденные русофилы» типа Холмогорова (впрочем, они могут найти русофобию в самых неожиданных местах). На мой взгляд, вопросы хотя и провокационны, но провоцируют как раз на поиск хорошего, на выделение и подчеркивание позитива в понятии русской нации. Я вообще предложил бы всем интересующимся пройти этот тест и на основании него наконец сформулировать «коллективный портрет» русского. Когда я говорю о «плоскости», я имею в виду априорное принятие автором вопросов «повестки», предлагаемой к обсуждению именно «традиционными» русофилами — апологетами националистических идей в худшем их варианте.

Суть этой повестки сводится к безосновательному смешению воедино трех абсолютно разных свойств человеческого индивидуума: генетической идентичности, культурных корней и государственной (общественной) принадлежности. С помощью этого бессмысленного коктейля, относительная логичность которого закончилась еще до периода античности, во времена родоплеменного строя, националисты пассионарного склада расчесывают свое тщеславие и спасаются за спинами «великих предков и великой нации» от ощущения личной несостоятельности; патриоты же прагматического склада используют его для психологического «спаивания» населения, с целью использования населения в личных корыстных целях — от удержания в подчинении (через «великую идею», через выпуск пара на «национальных врагов» и пр.) до решения чисто коммерческих задач (от дискриминации по национальному признаку в бизнесе до ввязывания в военные конфликты, за которыми обычно стоят те или иные бизнес-выгоды).

В реальном (а не видимом в националистическом угаре) современном мире эти три свойства каждого человека редко коррелируют друг с другом. Когда кто-то называет себя «русским», это может значить три вещи:

1) Что он имеет в основном предков, которые называли себя «русскими». Такой «русский» может жить в США, потому что его предки переехали туда 100 лет назад, и не говорить по-русски. А может жить в России и говорить.

2) Что он говорит по-русски, воспитан на русской культуре, имеет русских друзей, любит русскую природу, имеет культурные свойства русских (в том числе широту души, гостеприимство, склонность к милосердию и миролюбие, фаталистический взгляд на мир и пр.). Такой русский может быть «генетически» евреем, татарином, даже (как мы все знаем) североафриканцем или шотландцем. И жить может в любом месте земного шара.

3) Что он живет в России, что его беспокоит судьба страны, что он готов (или не готов, но не равнодушен) что-то делать для ее улучшения (причем и понятие «страна», и понятие «улучшение» он может видеть совершенно по-разному). При этом опять же это может быть армянин, который по-русски говорит с акцентом (лично знаю таких немало), или немец, или чех, или вообще кто угодно.

Может это, конечно, значить и любую комбинацию из этих трех вещей. И, конечно, человек может иметь более одной национальности: мало ли у нас русских евреев, русских грузин, русских татар (а в США — американских итальянцев)?

При этом, согласитесь, даже если у человека есть только один «фактор» из этих трех, мы будем считать его русским, и сам он будет считать себя русским. Кто хочет поспорить, пусть скажет, что Борис Годунов, Пушкин, Лермонтов, Пастернак, Солженицын, Тургенев, Любимов, Мейерхольд, Немирович-Данченко, Нуриев, Бродский, Набоков, Сикорский, Капица, Ландау, Корчной и прочие — не русские.

Но это еще не все. Все три этих фактора крайне условны, и в современном мире определяются с известной долей волюнтаризма и тенденциозности.

Стоит только копнуть, и мы увидим, что почти любая предполагаемая генетическая идентичность — всего лишь продукт культурной идентичности недалеких предков, в том числе и в первую очередь в России: «очень русский человек» сегодня легко может в пятом-шестом поколении быть потомком мордвы, литовцев и татар, без капли «тогда русской» крови. На протяжении короткой (около 1000 лет) истории государственности «новая русская кровь» формировалась добавлением к старой смеси (сарматов, аланов, черняховцев, ятвягов, германцев) восточных и южных славян (венеды, гольтескифы, тиуды, инаунксы, васинабронки, меренс, морденс, имнискары, роги, тадзанс, атаул, навего, бубегены, колды), норманнов, финно-угров, греков, хазар, финикийцев, фракийцев, поляков-литовцев, франков, евреев и так далее (забавно, но в ней практически нет монголоидной крови — влияние монголо-татар на русский генофонд оказалось ничтожным, 99,7% русского генофонда сегодня совпадает с генами, уже 3000 лет как «живущими» к западу от Урала). Русские с севера при этом генетически ближе к североевропейцам, чем к русским с юга, которые почти не отличимы от украинцев. Русское дворянство было преимущественно норманнским, литовским или татарским; русские цари первой династии были потомками норманнов, второй — татар, а третьей — опять норманнов, но быстро стали преимущественно скандинавско-немецкой крови. Сегодня называющие себя русскими активно смешиваются с называющими себя татарами, украинцами, белорусами, евреями, мордвой и пр., в следующих поколениях самоидентификация «русский» берется автоматически.

Это не уникальная ситуация. Современные «коренные» британцы — продукт недавнего смешения саксов с норманнами, саксы же до этого были смешаны с множеством местных племен, которые еще раньше смешивались с римлянами, 500 лет назад английские мужчины имели кровь трех различных гаплогрупп, кстати, все они входили в состав крови мужчин в России (здесь было шесть гаплогрупп).

Культурные корни также понятие крайне размытое. С одной стороны, культурный человек сегодня (как и в XIX веке) говорит, читает, пишет и думает на нескольких языках. Разве героев «Войны и мира», думающих по-французски, можно назвать нерусскими? Конечно русскоязычную культуру никто не может назвать не «великой». Но разве сегодня (как и в XIX веке) она не интегрируется в мировую культуру? Разве мало среди великих стихотворений Лермонтова и Пушкина переводов из Байрона, Гейне, Зейдлица? Разве допушкинская поэзия России не являлась в основном подражанием греческим и латинским образцам? Культурные корни формируются сравнительно быстро. Север и юг Италии 150 лет назад были очень далеки друг от друга культурно и даже в языковом плане. Бавария и Пруссия были далеки друг от друга еще 200 лет назад. Латышскому языку около 300 лет.

То же касается и гражданской принадлежности. От Древнего Египта, который был силен смешением наций, через древний Израиль, величие которого совпало с эпохой присоединения целых народов и активного смешения (даже в Ветхом Завете множество героев Израиля, строго говоря, не евреи), через Древний Рим — приют сотен народов, к современным странам (от G7 до БРИКС и ЛАТАМ) государственная идентичность великих стран почти никогда не была национальной. Развитые страны (разве что Япония — в меньшей степени) объединяют людей с множеством разных генетических идентичностей и существенным спектром культурных корней. Множество людей в современном мире меняет несколько стран проживания в течение жизни; после некоторого перерыва (примерно на 50 лет) страны снова начали менять границы, и, видимо, к концу XXI века карта мира неузнаваемо изменится. Модель защиты неким государством представителей своей (туманно определенной) нации даже не устарела — она никогда не была успешна в мире, поскольку не является жизнеспособной.

Учитывая вышесказанное, вряд ли мы найдем лучшее определение понятию «национальной принадлежности», чем «внутреннее ощущение». Человеку свойственно себя ассоциировать с группой. Если эта ассоциация человека является искренней (не выгодной экономически или с точки зрения безопасности, а «при прочих равных»), мы не найдем лучшего критерия для того, чтобы решить, какой национальности этот человек.

Есть, мне кажется, и надежный метод самоидентификации — через стыд. Чувствовать стыд за чужого не будешь: злобу, презрение, отвращение — что угодно, но не стыд. Стыд можно чувствовать только за нацию, которую считаешь своей. Вот так — я принадлежу к нации, за которую мне бывает стыдно.

Ну и, конечно, помимо «национальной» ассоциации часть людей ассоциируют себя с группой другими способами: по вере, по убеждениям, по совести. Как писал Довлатов: «Человек привык себя спрашивать: кто я? Там ученый, американец, шофер, еврей, иммигрант... А надо бы все время себя спрашивать: не говно ли я?»

Вот мое видение русских «в координатах» Валерия Панюшкина. 

Почему вы считаете себя русскими?

У меня, как и у почти всех русских, в генах есть всего понемногу. Формально я на 50% еврей, на 25% русский и на 25% украинец, но среди моих предков точно есть и поляки, и французы, и, скорее всего, татары. Я чувствую свою генетическую идентичность примерно так же: помимо моей очевидной русскости, мне близки евреи и небезразличен Израиль, я люблю Украину. Тем не менее с точки зрения культурных корней я, конечно, русский: я думаю по-русски, моя культура — прежде всего русская, мои друзья большей частью русскоговорящие. С точки зрения государственной идентичности я тоже русский: я живу в России, меня волнует, что происходит с этой страной, я верю, что внес существенный вклад в ее развитие, и хочу продолжать его вносить. Если когда-нибудь мне придется покинуть эту страну и переехать в другую (США ли, Великобританию, или, например, как моя сестра, в Германию), я постепенно (но не скоро) из «гостя» в новой стране превращусь в гражданина в смысле государственной идентичности, но еще медленнее я буду терять русскую государственную идентичность — меня будет продолжать волновать Россия, я буду переживать за то, что в ней происходит, буду стремиться ей помогать. И конечно, я никогда не потеряю своей идентичности культурной — в этом смысле я русский пожизненно.

Испытываете ли вы удовольствие от того, что вы русские? Испытываете ли вы радость хотя бы от того, что понимаете непереводимые русские слова и выражения, типа выражений «да нет» или «всё ничего»?

Да, конечно. Причем именно от такого «понимания нюансов». А еще — от общения на этом языке; от русской культуры (в смысле поэзии, литературы, театра, кино, балета); от русской науки и научной школы, которая существовала еще 25 лет назад, в которой мне посчастливилось учиться. От русского пейзажа — донских рек в сосняках и лугах; кузнечиков в подмосковной траве; елей на камнях и полей брусники в Карелии. От русского характера — пассивного до предела и взрывного за этим пределом; отходчивого и доброго за минуту до взрыва и через минуту после; открытого новому, способного заставить своего владельца легко менять свою точку зрения под напором разумных аргументов со словами: «Едрить, ну надо же, а я-то думал…»

Что хорошего в русских? Положительные и уникальные черты национального характера каковы?

Хорошего и плохого в русских почти столько же, сколько в любой нации. Причем со временем и то, и то меняется. Помимо сказанного выше, я бы добавил в положительные русские качества:

1. Живучесть. Вряд ли можно найти нацию, которая способна была бы родить поэтов, писателей и ученых мирового масштаба после геноцида 1914—1953 годов. А русские смогли.

2. Гибкость. Русские согнулись перед варягами, а через сто лет варяги стали своих детей называть русскими именами. Русские согнулись под татаро-монголами, но те даже не смогли оставить в русском генофонде следа. Русские согнулись под большевиками, но превратили их в персонажей анекдотов, которыми они навсегда и останутся.

3. Юмор и самокритика. Только русские и евреи умеют шутить над собой и имеют развитую культуру анекдота.

4. Нестяжательство и «нематериальный» взгляд на мир. Ценность богатства для русского ниже, чем для западного или восточного человека. В России вы скорее услышите «да что вы, ей-богу» в ответ на предложение заплатить за помощь; в России многие делают ради дела, а не ради денег.

5. Интернациональность. В каком еще языке (рыдайте, русские националисты!) слова «друг» и «другой» — однокоренные и очень близкие? У какого русского нет друга еврея, грузина, татарина и (даже не «или») армянина? Мы можем, одураченные пропагандой, считать себя «антисемитами» или верить в угрозу, исходящую от «гейропы». Но про каждого конкретного еврея, которого мы знаем, мы скажем: «Ну, я, конечно, не его имею в виду, он как раз классный парень, как русский»; про знакомого гомосексуалиста: «Жалко, что он гомосек, но зато человек душевный». Вообще нам носителей не принимаемых нами качеств жалко, мы их не ненавидим, а жалеем. Мы не умеем на практике ненавидеть народы, армяно-азербайджанский, арабо-еврейский конфликт для русского невозможен.

Как выглядит русский пейзаж? Где эти границы родного? Где границы священной родной земли?

Русский пейзаж выглядит по-разному (вы не поверите, даже люксембургский пейзаж, не говорю уже об израильском, выглядит по-разному). Для меня русский пейзаж — это донская степь, это Поленово, это Измайловский лесопарк в Москве, где прошло мое детство. «Священной земли» не существует, это воображение горе-патриотов. Земля — это экономический актив и родина (родное место) для живущих на ней. В этом смысле вопрос, что такое «наша» земля, очень прост: это земля, на которой мы живем, и земля, которую нам экономически выгодно иметь. Конечно, есть еще право и мораль: нам вполне бы пригодилась Турция (экономически), но не отнимать же ее у турок! Поэтому (как мне кажется) Курилы мы не отдаем чисто из экономических соображений (акватория моря, рыболовство и пр.), Краснодарский край — родина множества русских, а Крым — вообще крайне спорный вопрос. Если бы я все решал, я бы создал независимую республику Крым с тремя государственными языками.

Какова наша национальная трагедия?

Национальные трагедии в нашей истории происходили и происходят каждый день. Смерть ребенка, оттого что в клинике нет лекарства; гибель человека под колесами пьяного водителя; убийство за кошелек или сексуальную принадлежность (а в России убийств в 10 раз больше, чем в Европе); неправосудные приговоры; пытки в полиции; издевательства в тюрьмах; голод в детских домах;

вакханалия пещерных людей, запрещающих трусы и booking.com и другой рукой посылающих оружие террористам, и многое другое — это и есть наши трагедии. ГУЛАГ и иго давно прошли. Надо фокусироваться на том, что есть.

Когда был наш Золотой век? При Иване IV? При Петре I? При Александре I? При Сталине? При Путине?

Не было у нас золотого века. У нас всегда голодали, убивали, сомневались, страдали — и искали золотой век. А его вообще не бывает. И не будет. Работать надо — над собой и страной, а не ждать золотого века и не искать в прошлом. У США вообще истории нет, тем более золотого века; у Европы — от чумы до войны, вот и вся история; Япония свою историю осудила и отмела; Китай все время ищет новые формы. Мы не исключение.

Кто наш главный герой? Ослябя? Князь Пожарский? Суворов? Жуков?

У нас много героев. Давным-давно (50 лет назад и дальше) подчас у русских не было выхода, как только взять оружие и сражаться с врагом. И такие войны рождали героев (не Жуковых, которые своих готовы были уничтожать почти как врагов, а неизвестных солдат и офицеров, которые свою жизнь отдавали на поле боя). Но сегодня мир изменился. Герои битв, почтенные славой и вечной памятью, должны упокоиться в курганах. Живыми с нами должны остаться другие герои — великие русские ученые и врачи (Ломоносов, Пирогов, Сеченов, Жуковский, Ландау, Келдыш, Капица, Колмогоров и многие другие), писатели и поэты (даже стыдно перечислять), благотворители, борцы за права человека.

Кто наш главный пророк? Аввакум? Пушкин? Толстой? Солженицын?

Что же это опять за «главный»? В Израиле были десятки пророков, чем мы хуже? Сергий Радонежский, Пушкин, Лев Толстой, Салтыков-Щедрин, Алексей Толстой, Плеханов, Лосев, Розанов, Ленин (забудьте на секунду о кошмаре, который он сотворил, и почитайте его работы до 16 года: во-первых, он в них яростно выступает против того, что сам впоследствии совершит; во-вторых, он великий философ и экономист). А потом — Бунин, Пастернак, Шолохов, Булгаков, Довлатов, Солженицын, Вознесенский, Евтушенко, Сахаров, Венедикт Ерофеев — Россия родила пророков разного масштаба едва ли не больше, чем весь остальной мир.

Какая у нас национальная колыбельная песня?

А может, и нет ее? Так бывает… Кроме того, Россия уникальна тем, что «высокая литература» в ней быстро становилась народной. Русские народные колыбельные уже много лет — это стихи Лермонтова и Пушкина, а также советских поэтов.

Какой у нас национальный танец?

Всевозможные варианты «присядки» и казацкие танцы; хороводные движения всех мастей. Русские очень восприимчивы и очень-очень мультикультурны. Мы легко присваиваем себе, и в итоге не поймешь, что наше наше, а что заимствованное. Сегодня можно увидеть совершенно русского человека, который в момент радости закричит вдруг «Асса!» и сделает пару шагов кавказского танца. Это, кстати, наше уникальное свойство.

Какая у нас национальная игра?

Именно футбол. Каждый русский, в каждом дворе. Хоккей давно стал нашей национальной игрой. Классики (я их нигде не видел больше). Резиночка. А раньше была лапта, городки, казаки-разбойники, орлянка, а еще раньше — ручеек, прыжки через костер и пр. А теперь, возможно, «Мир танков» и «Злые птицы»?

Какая у нас национальная одежда?

Рубахи со стойкой или вообще без ворота, с вышивкой; широкие штаны, низкие сапоги из мягкой кожи; «сорочка» в прямом смысле (типа мешка с рукавами), штаны, обмотки, лапти. Картуз. Женская рубаха, сарафан, сапожки. XX век принес еще несколько вещей в русский гардероб: кожаные куртки, военные сапоги, кепку, пиджак на плечах.

Какое у нас национальное блюдо?

Мы «постоянно» едим черный хлеб, вареную картошку с укропом и чесноком, свеклу, овсяную кашу, закрытые пироги и кулебяки, толстые большие блины, сырники, кефир, ряженку и простоквашу. Это только часть того, что мы едим часто, а другие народы — нет. Есть еще наши деликатесы — прежде всего осетровые рыбы. Есть вобла. Национальные напитки у нас — квас и морс (и окрошка на квасе, ужасно ее люблю), еще, наверное, взвар, а вовсе не водка, которой от роду лет 150, и создана она властью в попытке денег срубить, а вовсе не народом.

Какая смерть считается у нас достойной?

Удивитесь — как почти у всех: в старости, в окружении дружной семьи, или защищая других от опасности («за други своя»). Мы не японцы, за «честь» не очень любим умирать.

Какие народы являются нам братскими?

Русские близки с другими славянами и кавказскими народами (мы у кавказцев очень много взяли — еды, культуры застолья, правил чести и пр.). Но русские отлично взаимодействуют и понимают друг друга с южными европейцами, чуть хуже, но тоже хорошо — с европейцами северными. В исторической перспективе не может быть сомнения, что место русских в большой Европе: у 99,7% русских Y-хромосома идентична с одной из европейских.