В школе страшнее уроков «мокрой» физкультуры (так мы называли плавание, причем плавать я не научился до сих пор) для меня были те уроки физкультуры «сухой», когда мы занимались гимнастикой. Реальный «ужас-ужас» начинался, когда надо было делать подъем-переворот на турнике. Я физически не мог подтянуться так, чтобы ноги оказались выше головы, а потом перекувыркнуться так, чтобы не упасть с перекладины. Помогали сердобольные физруки и одноклассники, которые держали меня за ноги и подталкивали в спину, а потом «встречали» непосредственно после самого переворота, чтобы я не шваркнулся оземь.

Нечто похожее сейчас происходит с Россией — патриотический подъем явно становится для нее все более непосильным физическим упражнением. И не факт, что найдется в мире кто-то, кто позволит нам не упасть с «турника мировой истории».

Поэтому маниакальная боязнь государственных переворотов, которую Россия активно транслирует миру, не случайна. Условий для возникновения чего-то подобного у нас в стране, увы, становится все больше.

Министр иностранных дел Сергей Лавров, выступая в прошлые выходные с трибуны Организации Объединенных Наций, предложил принять декларацию Генеральной Ассамблеи ООН о недопустимости вмешательства во внутренние дела государств и о непризнании госпереворотов как метода смены власти.

Поскольку все свои идеи Россия привыкла обосновывать апелляциями к Америке (именно в этом желании постоянно спорить с Америкой, при этом подражая ей в худшем, а не в каком-то буквальном вмешательстве «вашингтонского обкома» в российские дела и заключается наркотическая зависимость российской политики от Штатов), Лавров привел историю 80-летней давности.

В 1933 году в качестве условия установления дипломатических отношений с Советским Союзом (Штаты не признавали власть большевиков целых 16 лет) правительство США потребовало от Москвы гарантий невмешательства во внутренние дела страны и обязательств не совершать государственные перевороты. «Тогда в Вашингтоне опасались революционного вируса, и такие гарантии были закреплены на основе взаимности, — напомнил Лавров. — Возможно, есть смысл вернуться к этой теме и воспроизвести тогдашнее требование американского правительства в универсальном масштабе».

Америка, будем откровенны, вмешательства России в свои внутренние дела давно не боится. Боимся мы — американского.

При этом Россия в ее сегодняшнем состоянии, предлагающая принимать всемирную декларацию о невмешательстве во внутренние дела государств и непризнании госпереворотов как метода смены власти, сильно смахивает на алкоголика, который вдруг решил призвать запретить всем пить, не собираясь завязывать сам.

После истории с Крымом, ДНР и ЛНР голос российской дипломатии о запрете вмешательства во внутренние дела других государств звучит, мягко говоря, не очень убедительно.

Кстати, если кто уже запамятовал, перед бескровным присоединением Крыма в конце февраля российские вежливые зеленые человечки сменили там законную местную власть, назначенную считавшимся нами же законным на тот момент украинским президентом Виктором Януковичем. Ведь нынешний крымский глава Сергей Аксенов со своими пятью процентами голосов на прошлых крымских парламентских выборах не имел никаких шансов оказаться на своем посту без действенной помощи Москвы. И ДНР с ЛНР на территории Украины создали совсем не Ангела Меркель с Бараком Обамой.

Но дело даже не в том, что разговоры России о праве и морали в мировом масштабе именно сейчас не очень уместны. В конце концов, кто в мире без греха? Даже тишайшая нейтральная Швейцария, официальному нейтралитету которой в следующем году стукнет 200 лет, в разное время хранила счета кровавых диктаторов и политических палачей со всего мира.

Министр Лавров невольно затронул одно из фундаментальных, если не главных, противоречий всей нашей политики, мешающее нам хоть сколько-нибудь внятно сформулировать российские национальные интересы.

С одной стороны, мы категорически хотим вмешиваться во внутренние дела других государств и делаем это на протяжении всей своей истории. Национальные интересы для нас не «что» и «как», а «где». Они у нас географические, но безграничные. И почему-то никогда не связаны с нашим собственным развитием и совершенствованием.

Нам все хочется других уму-разуму поучить. С другой стороны, весь политический пафос нынешней российской власти сводится лишь к тому, чтобы сохранить несменяемость и собственные капиталы. И чтобы нас (точнее, ее, власть) не трогали. Ни собственное население, ни тем более иностранные политики.

А что до государственных переворотов, они происходят чаще всего именно там, где власть либо наотрез отказывается сменяться легитимным способом и де-факто провозглашает себя пожизненной, либо до крайности достает собственное население. Так это случилось с той же Украиной. Если бы Янукович воровал чуточку меньше и в последний момент не стал отказываться от соглашения об ассоциации с Евросоюзом, меняя на 180 градусов свой декларируемый политический курс, Крым до сих пор был бы «их», а сам Виктор Федорович оставался «киевской хунтой» в единственном лице.

И вот еще один забавный вопрос: кого именно Россия собирается защищать от государственных переворотов с помощью декларации Генеральной Ассамблеи ООН, даже если представить себе, что такой документ кого-то способен защитить?

У нас практически не осталось союзных режимов, которые надо было бы оберегать от возможности госпереворота. В Казахстане, Узбекистане, Таджикистане и Белоруссии никто из иностранных держав свергать их пожизненных президентов вроде не собирается. В Китае переворот едва ли возможен. Разве что Сирия с Венесуэлой теоретически могут быть нам нынешним симпатичны в качестве субъектов такой декларации.

Кстати, интересно посмотреть, как Россия будет реагировать на нынешний «майдан» в Гонконге. Услышим ли мы, как «американские империалисты раскачивают лодку, пытаются помешать сближению Китая и России, провоцируя «цветную революцию» в Гонконге»?

Слова российского министра иностранных дел со стороны все-таки больше похожи на попытку заранее сделать нелегитимным в глазах мирового сообщества гипотетический переворот в самой России. То есть заговорить наши собственные страхи.