Конечно, когда меня поздравляют 23 февраля, я чувствую себя крайне неловко. Удивительным образом, даже живя последовательно в двух очень милитаристских государствах - СССР и Израиле, - я ухитрился не иметь никакого отношения к армии. 

За заключение в приписном свидетельстве, которым меня наградила медкомиссия СА - "Не годен, переосвидетельствованию не подлежит", изобретательные заинтересованные люди в СССР платили сумасшедшие бабки. Я же получил его совершенно невзначай по зрению - в счастливом замешательстве от идиотизма советской военной машины: армия посчитала, что она не желает брать на себя ответственность за сложные "цилиндрические" стекла моего смешанного астигматизма. Еще раз подчеркну: в процентах я видел лучше многих, которых загребали на службу, но мне для этого требуются очень сложные стекла очков, и какой-то начальник от военной медицины когда-то посчитал, очевидно, что им не нужна ответственность за мою "боеспособность". (Когда через годы меня освидетельствовали уже в Израиле, я спросил об этом врача там - и он посчитал меня клиническим идиотом, мол, в чем проблема-то, ты же не слепой).

В начале восьмидесятых у коммунистов случился какой-то совсем уж серьезный недобор призывников. Под это дело Советская Армия срочно смягчила все медицинские критерии отбраковки контингента и стала грести в свои ряды даже хромых, кривых и совсем умственно убогих. Пришла повестка и мне - да не раз. Первые два раза отпустили сходу, пораженные дивной категоричностью формулировки в приписном свидетельстве, но в третий раз начальник второго отдела что-то невнятно прорычал насчет военного прокурора и велел снимать штаны, т.е., идти вместе со всеми на комиссию. Результатом этого стало, что мой редкий орден "Не годен. Переосвидетельствованию не подлежит" отобрали, заменив на банальную медаль "Годен к нестроевой в военное время". Но на реалиях моей жизни это никак не отразилось. 

В Израиль я переехал в возрасте 31 год - ровно через год после того, как перестал интересовать ЦАХАЛ в качестве солдата. Так что даже этим, до крайности непрямым и даже причудливым образом, я не имею к празднику армии никакого отношения.

Возможно, был в моей жизни только один случай, когда я усомнился ненадолго, что судьба в этом смысле была ко мне благосклонна. В 96 году вернувшийся из армии Юра Андрухович дал мне почитать свои армейские рассказы. Это было настолько по гамбургскому счету хорошо, настолько сильнее того, что он писал в студенчестве, что я даже на секунду поддался некоей иллюзии, что необычный новый опыт мог бы и меня натолкнуть... Через секунду я пришел в себя и осознал, что отсутствие литературного дарования мне и тюрьма не восполнит, так что нефиг завидовать, лучше стать первым поклонником творчества Ю.А.

Вот поэтому мне неловко, когда меня поздравляют 23 февраля. Не говоря уже о фальшивости этой даты и неоднозначном отношении к самой Красной Армии.

Впрочем, недавно я обнаружил, что напрасно комплексую и придаю такое серьезное значение этим поздравлениям. На самом деле, они не что иное, как тактичное напоминание знакомых девушек не забыть купить подарок через две недели. Не боись, барышни, не забуду - вне всякой связи с вашими нынешними убогими стишками и моим личным отношением к деятельности товарищей Клары Цеткин и Розы Люксембург.

Karl Volokh