В моей копилке есть история настолько колоритная, что её редко принимают за правду. Тем не менее, вся она - за исключением подробностей, подзабытых за давностью - правда от первого до последнего слова.

Рассказал мне её лет 25 тому назад друг, побывавший сразу после распада совка в Финляндии, у родственников. Точнее - у семьи двоюродного деда, пригласившего в гости своего брата с сонмом родственников. Братья служили вместе в Кронштадте в 1920-х. И после одноименного мятежа (в котором, вроде, и не участвовали, просто оказались "не в то время не в том месте"), один из них ушел по льду залива в Финляндию. Как оказалось не зря - тех кронштадтцев, что остались "на милость" Тухачевского или были захвачены в плен в ходе боев, расстреливали если не каждого второго, то каждого десятого. Повезло обоим: один таки добрался до Финляндии, второго не расстреляли.

Следующие 70 лет истории братьев складывались зеркально. Один прижился в стране Суоми - землю беженцам от Совдепии там выделяли целыми хуторами. Правда, поближе к Полярному кругу - но зато чуть ли не в вечное владение, да еще помогали инструментом, ссудами и семенами. "Финский" дед прошел и Зимнюю войну и Вторую Мировую - на стороне новой родины, раз и навсегда превратившись в стойкого антисоветчика. Оставшийся - точно так же прошёл и ту и другую, но с убежденностью в правильности дела партии Ленина-Сталина.

Два брата собрались по разные стороны одного стола на финском хуторе, когда обоим было крепко за 80. Ради торжественности момента оделись парадно, включая иконостасы орденов и медалей: советских у одного и финских вперемешку с немецкими у другого. И чуть не вцепились друг другу в бороды, когда выяснилось, что лет 40 назад воевали друг с другом - бывало и на одном участке фронта.

Концовка у этой истории почти пасторальная. Хоть и не до конца, но деды все-таки помирились. Выпив и придя к выводу что война - зло, а работать на своей земле это хорошо. По "очкам" победа досталась "финскому" деду, границ надела которого не было видно и с чердака. Надоедливых внуков, требовавших рассказов "про войну", деды, не сговариваясь, шугали.

Где-то там, сначала севернее, потом на карельском перешейке воевал и отчим отца - мой дед. Прошедший обе войны и вернувшийся в родное село практически без ноги. Его я застал: дед был весельчак, водил редкую по временам 1980-х ВАЗовскую 11-ю или 13-ю модель с ручным управлением. О войне никогда не говорил. Кроме одного случая, когда я подслушал глухую ругань тогда уже сильно болевшего и видно крепко выпившего деда. Он костерил войну, больших командиров и кричал что-то неразборчивое о выходе "из котла".

Наверное, его хорошо понял бы мой родной дед по материнской линии. Военинженер второго ранга Евгений Семенович отступал от Бреста до Москвы, из окружения в окружение. В 1942-м окончательно демобилизовался по ранению: почти не двигалась левая рука, не было двух третей желудка. Его я знаю только по рассказам мамы и бабушки - дед умер в начале 1950-х, толком не оправившись от ран. Не застал я и родного деда со стороны отца. Могилу техника-лейтенанта 1 танкового батальона 44 гвардейской Бердичевской бригады Ивана Андреевича Хомякова удалось отыскать только в 1980-х. А побывать на ней - лишь в 2009-м.

Зато застал одного из двоюродных дедушек, тоже повоевавшего. В 1941-м когда немецкое наступление прокатилось по его родному селу под Черниговом, дед Федя призывного возраста не достиг. В октябре 1943-го, когда Козелец освободили, деда призвали. А в ноябре его ранило где-то под Тетеревом, что сам дед считал большой удачей. Поскольку наступал вместе с другими мобилизованными по селам "чорносвітками" без оружия. Только после ранения и госпиталя дед попал в нормальную действующую армию, с которой дошел до Германии. Впрочем, всё это я знаю из обмолвок и по рассказам родственников. Сам дед Федя о войне говорить не любил.

В 1990-х, после истории рассказанной другом я часто задумывался: нашли бы общий язык мои деды, если бы остались живы и встретились после войны. Хоть и не воевали друг против друга, но поклонники коммунизма среди них были, как и рьяные "антисоветчики". Русско- и украиноязычные. Разные.

Ответ на этот вопрос я узнал в 2009-м.

Но не когда 10 мая, после блуждания по окрестным селам мы с помощью местных, наконец, разыскали могилу деда. И даже не когда обнаружили, что братская могила и памятник ухожены, а у стел с несколькими сотнями фамилий и званий лежат свежие цветы. Это случилось, когда я ставил на парапет рядом с могилой деда стакан, по традиции накрытый черным хлебом.

Дело было в Обертыне под Ивано-Франковском, в местах, где солдаты УПА, воевали с "советами" едва ли не до середины 1950-х при полной поддержке местного населения. Именно там, в сквере на улице владыки Михаила Кучмяка, к нам подошла местная старушка. Которая, судя по возрасту застала и немцев, и советское наступление, и УПА. "Що ж ви тількі сьогодні приїхали? Службу заупокійну вчора ж правили, як завжди, на дев'яте", - сказала она, показывая на безыскусный крест из нержавейки, установленный чуть сбоку непременной фигуры советского воина с автоматом.

И перекрестилась.