Впервые этот термин я услышала почти ровно год назад, пишет в блоге на "Новом времени" Анастасия Береза. Мой коллега, известный фотограф Ефрем Лукацкий, делился своим опытом прикомандирования к американским военным в Ираке. На фоне украинских военных, на тот момент категорически отказывающихся сотрудничать с прессой, его слова казались фантастикой.

Тем не менее, мы с коллегами встречались с руководством антитеррористической операции и убеждали в необходимости и пользе внедрения такой программы сотрудничества армии и прессы. Они кивали и соглашались, но приближаться к военным даже на блокпосте, не говоря уже о позициях и боевых выездах, было сложно и подчас опасно. Журналистов боялись. Их не любили.

И вот, когда все военные журналисты уже обзавелись личными связями в армии, а большинство участников войны осознало, что пресса им не враг, министерство информационной политики совместно министерством обороны запустило еmbedded journalism и объявило конкурс на участие.

Говорят, это случилось благодаря личной энергии и настойчивости зама министра информационной политики и советника министра обороны Татьяны Поповой, сумевшей убедить военных, что журналисты им не навредят.

Заявку на участие лично я подала не только и не столько для того, чтобы увидеть войну глазами солдата на передовой (этот опыт у меня уже есть), но и чтобы убедиться, как устроена или, как я предполагала, не устроена программа.

Мои прогнозы не сбылись. Единственная сложность, возникшая за время подготовки документов, оказалась со страховкой. Страховые компании в Украине пока не делают страховок необходимого формата, но обещают, что это изменится в ближайшем будущем. Пока же этот вопрос для участников лично решает "минстець".

В остальном же пакет документов и требований для участия в программе стандартный: опыт работы, прохождение курсов медицинской помощи и работы во враждебной среде, согласие и гарантии редакции, подписание договора международного образца, экипировка, аптечка.

Никаких пожеланий, советов, просьб и даже вопросов относительно формы и тональности конечного продукта сотрудничества ни на первоначальном этапе, ни по итогу не выражалось. Исключение составили только понятные правила безопасности - не выдавать позиций, фотографировать осторожно.

Кроме того, хоть и с небольшой заминкой, мне предоставили возможность поехать именно туда, куда я стремилась - на передовую в Широкино.

Пресс-офицер встретил меня на вокзале в Мариуполе. Откровенно говоря, именно он представлялся мне едва ли не самой главной помехой в работе. Заранее раздражаясь, я представляла себе трусоватого тылового офицера, который назойливо будет мешать мне общаться с фронтовиками на передовой и примется тащить в самое безопасное место.

Ничего подобного. Ярослав Чепурной сразу дал понять, что главная в нашем рабочем тандеме я, а он - мой сопровождающий, помощник, ответственный за мою безопасность. Всю поездку он стремился обеспечить мне максимальный комфорт и поддержку. Тактично и ненавязчиво. Ну, кроме случая, когда я очень не хотела прятаться от бомбежки в подвал. Словом, очень быстро я вообще забыла, что этот военный приставлен ко мне, а не такой же доброволец на передовой, как другие.

Несмотря на то, что программа создана Минобороны, весь срок ее действия (допускается одна неделя) я пробыла с батальоном «Донбасс» в Широкино. Мы жили с ними, спали с ними, ели с ними. Мой пресс-офицер даже вставал с ними к оружию.

Большую часть времени, кроме нас, в гостях у «Донбасса» пробыл фотограф из Москвы. Не стану называть его фамилию, чтобы не навредить. Сперва все мы настороженно его приняли, а донбассовцы на Маяке и вовсе отказались с ним сотрудничать из-за паспорта. Он отнесся к этому с профессиональным пониманием и вообще оказался талантливым журналистом и хорошим человеком. Он был совершенно искренне, как мне показалось, восхищен нашими добровольцами. В последний день даже устроил им дружеское барбекю.

Дима приехал на Донбасс за свой счет снимать именно одноименный батальон и провел там больше трех недель. Только после этого он попробует продать свою работу иностранным клиентам. Мне не приходилось встречать ни одного фотографа-украинца, особенно взрослого и известного, который поступил бы подобным образом - настолько рискнул бы своим временем, жизнью и деньгами, чтобы показать чужую войну.

Возвращаясь к эмбеддинг - критики этого формата работы журналистов на войне небезосновательно считают, что репортер в таких условиях лишен объективности. Но я не представляю, что плохого могла бы написать про добровольцев на основании того, что увидела. Все время моего пребывания рядом они по несколько раз в день отражали атаки противники, а в перерывах несли дежурства на пункте наблюдения, чистили оружие, делились с нами своей скромной едой, слушали музыку и немного спали. Они ни разу не открыли огонь первыми, не истерили, не ругались, не ныли, не дрались, ни разу не притронулись к спиртному, ни у кого не отобрали имущество, ни у кого не взяли взятку (там просто не у кого).

А если серьезней, то хоть взгляд солдата на войну далеко не единственный и очень субъективны (как и любой другой), но очень важный и должен быть освещен. С помощью эмбеддинга делать это крайне удобно. И безопасней, чем без него. Особенно иностранным журналистам, которые по понятным причинам не имеют личных связей с украинскими военными и не могут работать без переводчика. Любой репортер может пренебречь помощью государства и действовать самостоятельно. Главное, чтобы возможность воспользоваться поддержкой министерства обороны на войне у него все-таки была.

Так что, если бы существование программы (единственной в восточной Европе) не означало автоматически горя и разрушений в нашей стране, я бы поздравила всех с ее появлением. А так, просто скажу - embedding journalism в Украине наконец-то быть. Надеюсь, очень недолго. До конца этой войны.

P. S. буквально накануне публикации блога мне стало известно, что Генштаб программой недоволен и даже рекомендует ее закрыть, поскольку в каждом журналисте ему мерещатся шпионы.