Россия сегодня - это «тоталитаризм наоборот». Общество полностью поглотило государство, растворило его в себе. Общество же сегодня - это победившая «деревня», добивающая остатки «города». Это месть деревни за 1930-е и 1990-е, лишившие её потребительского счастья.

Политолог Владимир Пастухов ещё в 2009 году, когда образованное общество ещё было ослеплено президентом-модернистом Медведевым, пророчески описал наше нынешнее время (журнал «Полис», №6, 2009). Пастухов предлагал избавляться от иллюзии «грядущих реформ», и прогнозировал, что каток деревенской контрреформации, разогнавшийся в нулевые годы, ничем не остановить. Мы (в сокращении) приводим первую часть статьи Владимира Пастухова.

Россия переживает «культурное межсезонье», когда старая культура, лежавшая в основе определенного типа общества и государства, прекратила своё существование, а новая ещё не проявила себя. Это во многом объясняет, почему страна так надолго погрузилась в социальный и политический хаос. Мало констатировать, что старая культура исчерпала себя. Необходимо понять, на какие составные части она распалась и как эти составные части взаимодействуют сегодня друг с другом. Для этого надо сделать шаг назад и посмотреть, что представляла из себя та культура, которая создала советское общество и государство.

Одним из важнейших итогов русской революции в начале ХХ века стало создание совершенно новой культурной среды, в которой «городские» и «деревенские» субкультуры соединились воедино, образовав причудливо-уродливое сочетание. На закате существования «советской цивилизации» эти субкультуры снова стали открыто враждовать друг с другом.

Русская революция охватывает собой историческую эпоху с 1860 по 1930 годы и представляет собой совмещение трёх революционных потоков: революции «верхов» «модернизационной», западнической по своей направленности; революции «низов», крестьянского восстания, целью которого было перераспределение земли; большевистской революции, вобравшей в себя и модернизационные амбиции верхов, и алчный инстинкт низов. Верхи («общественность»), начав революцию и устранив историческую власть, не смогли удержать ситуацию под контролем и отдали страну во власть крестьянской стихии. Большевики сначала всемерно поощряли крестьянский «всероссийский грабёж» и даже возглавили его, а потом нанесли крестьянству сокрушительное поражение, от которого оно уже никогда не оправилось. На этом русская революция завершилась.

Два наблюдения заслуживают особого внимания. Во-первых, мистическое моментальное нравственное и политическое поражение «верхов», которое историк Юрий Пивоваров называет «исчезновением общественности». Во-вторых, неуправляемый взрывной характер крестьянского бунта, целью которого, в конечном счёте, стал возведенный в абсолют примитивный грабёж.

В связи с этим я не могу не привести двух пространных цитат из статьи Горького о русском крестьянстве: «В сущности своей всякий народ - стихия анархическая; народ хочет как можно больше есть и возможно меньше работать, хочет иметь все права и не иметь никаких обязанностей. Атмосфера бесправия, в которой издревле привык жить народ, убеждает его в законности бесправия, в зоологической естественности анархизма. Это особенно плотно приложимо к массе русского крестьянства, испытавшего более грубый и длительный гнёт рабства, чем другие народы Европы. Русский крестьянин сотни лет мечтает о каком-то государстве без права влияния на волю личности, на свободу её действий, - о государстве без власти над человеком».

Горький считает, что непосредственным итогом революции стала победа деревни и поражение города. Он предвидит, что город ещё даст свой ответ и этот ответ будет не менее кровавым и беспощадным (история эти ожидания оправдала). Он не испытывает иллюзий по поводу того, какой именно человек, в лучшем случае, станет продуктом этой исторической эволюции: «Как евреи, выведенные Моисеем из рабства Египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень - все те почти страшные люди, и их заменит новое племя - грамотных, разумных, бодрых людей. На мой взгляд, это будет не очень «милый и симпатичный русский народ», но это будет - наконец - деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям».

Просуществовав полстолетия, пройдя через страшную войну и победив в ней, совершив подвиг индустриализации, «советская культура» исчерпала себя и к концу столетия клонилась к закату. Сцепка города и деревни, на которой она держалась, становилась всё более призрачной. А вместе с тем, всё иллюзорнее становились социальные и государственные формы, в которые эта культура облекла себя. Полное и окончательное разложение этих форм и является той новой реальностью.

Общество распадается, если гибнет культура, его создавшая. Советское общество было создано советской культурой, которая исчерпала себя к концу ХХ столетия. Советское общество разделило судьбу породившей его культуры, не оставив прямых наследников. К концу 1970-х годов предсказанный Горьким «деловой, бодрый и образованный человек, равнодушный ко всему, что не имеет отношения к его потребностям», в основном населял Россию. Этот культурный тип, ставший со временем доминирующим, получил название «полугородской».

Его формированию во многом способствовало и то, что в течение 20-30 лет социальная структура русского общества претерпела невиданные изменения. Из страны преимущественно сельской Россия невероятно быстро стала страной, где подавляющая часть населения стала жить в городах. В результате, по меткому выражению Григория Каганова, безостановочная «деревенизация» населения всех значительных городов стала одним из главных факторов деградации исторической среды. Каганов указывал также, что «полугородской» считается особая формация культуры, соответствующая промежуточному типу сознания - ни городскому, ни сельскому. Все существенные свойства этой формации задаются именно её промежуточностью.

В этой «промежуточной» культуре раскол проходил через душу каждого человека. У него не было чётко очерченных границ. Это была культура городская по формату и сельская по инстинктам. Несмотря на достигнутую «всеобщую грамотность», она насквозь пропиталась крестьянским духом.

В конце 1980-х годов союз восставшей интеллигенции и уставшей номенклатуры увенчался успехом и их совместные действия привели к практически мгновенному коллапсу советской власти. Коммунизм сдался почти без боя. Но и самих победителей ожидал довольно бесславный конец. Уже в 1990-е годы Россия в одночасье лишилась старой советской элиты. Она оказалась совершенно нефункциональной в новых условиях и тихо и незаметно растворилась в истории. На освободившееся место хлынула «третья сила».

Советский человек перестал существовать. Мыльный пузырь «исторической общности нового типа» под названием «советский народ» лопнул. Советская культура развалилась на свои составляющие. Эти части как раз и представляют особый интерес. Во-первых, из неё вытек тоненький ручеек городской субкультуры, близкой по своим параметрам к буржуазной (к настоящему моменту он в значительной степени либо утёк на Запад, либо ушел в «социальное подполье»). А во-вторых, она пролилась огромным мутным потоком «новых крестьян» в двух своих главных ипостасях - «новых богатых», по ошибке называемых «новыми русскими», и «новых бедных», которые на самом деле в основном этими «новыми русскими» и являются.

Каталог товаров ОТТО и журнал «БУРДА» внесли в развал СССР больший вклад, чем все финансируемые западными правительствами радиостанции вместе взятые. Если для кого-то Запад и ассоциировался со свободой, то для подавляющего большинства населения он ассоциировался с высокими стандартами потребления, картинками из модных журналов и продаваемыми по спекулятивным ценам ширпотребом. Все хотели свободы выбора, но каждый понимал выбор по-своему. Большинство хотело выбирать товары на прилавке, а не депутатов в парламент. Это большинство стремилось к эмансипации, но не от советской власти, а от советского дефицита. Оно ненавидело советскую власть вовсе не за ужасы тоталитаризма, а за неспособность заполнить полки магазинов импортом.

Простые люди в большей степени были озабочены проблемой «цековских распределителей», чем ограничениями свободы слова и гонениями на диссидентов. Движение за демократию захлебнулось в мощном потребительском потоке, который хлынул в открытые либерально настроенной номенклатурой и интеллигенцией шлюзы. Большая часть интеллигенции деградировала, не выдержав обрушившихся на неё экономических испытаний, зато другая, меньшая её часть с удовольствием возглавила движение и самым активным образом вместе поучаствовала в разграблении страны, которое по масштабу мало чем отличалось от грабежа, сопровождавшего первую русскую революцию.

Перестройка была «великой консьюмеристской революцией». Пока меньшинство боролось за демократию, большинство ждало товаров, хороших и разных. И оказалось обмануто в своих ожиданиях, после чего восстало по-настоящему. Спустя двадцать лет после начала реформы новая всероссийская «деревня» взяла реванш над «городом» и принялась отбирать всё то, что с самого начала рассчитывала получить в ходе революции. Отбирать и делить, и снова отбирать, но теперь уже друг у друга, и так до бесконечности. История современной России - это история новой «пугачёвщины», история нового «крестьянского передела». Всё то, что город забрал при помощи ваучеров и аукционов, всё то, что можно было присвоить, используя знания, связи и социальное положение, всё то, что так с самого начала вожделел народ и что ускользнуло от него в лихие 1990-е, все это оказалось снова на кону. И нет такой силы, которая может остановить сегодня народ в его стремлении разбогатеть любой ценой.

Не мытьем, так катаньем, не вилами, так рейдерством восстанавливает он сегодня свою «деревенскую справедливость». И пал русский «город» с его культурой, стал невидимым, как град Китеж. В XXI веке новая крестьянская революция приобрела в России форму рейдерства. Россия превратилась сегодня в одну «передельную общину», где всё имущество подлежит постоянному перераспределению. Всё временно, всё условно, нет смысла строить долгосрочные планы. Схватил и убежал - вот единственно работающий сегодня в России экономический принцип.

С помощью «человека с ружьём» идёт сегодня восстановление справедливости «по-крестьянски». И это ни для кого не является секретом. Все опросы населения показывают, что молодёжь считает работу в милиции, налоговой службе, не говоря уже о чем-то более солидном, самым простым способом поправить свое материальное благополучие.

Россия - страна победившего антиинтеллектуализма. Всё мыслящее, активное и сложное вызывает у «силовиков» как минимум неприязнь. Здесь дело уже не просто в перераспределении, действия «человека с ружьём» запрограммированы классовыми предрассудками. Как и сто лет назад, когда русский крестьянин с радостью жёг только что ограбленную им барскую усадьбу, так и сегодня облеченный властью силовик не без удовольствия уничтожает созданные затейливым умом предпринимателей бизнесы и схемы, кромсает человеческие судьбы, проявляя ничем не оправданную жестокость.

Борьба с олигархами приобрела характер борьбы всероссийской «деревни» против всероссийского «города». Это происходит второй раз за сто последних лет, и повторного испытания русский город может уже просто не вынести. Рухнет он, а вместе с ним рухнет и вся русская культура, носителем которой он является. Рейдерство - это угроза самому существованию России. Оно есть символ идущей непрерывно внутри общества холодной гражданской войны - войны города и деревни, в которой город терпит пока сокрушительное поражение.

Рейдерство, в широком смысле этого слова, порождает ощущение неуверенности, страха, прежде всего в среднем классе. Зачастую сегодняшнюю Россию сравнивают с Россией сталинской. Несмотря на то, что соблазн провести эту аналогию очень велик, сравнение это не продуктивно. Россия сегодня - это «тоталитаризм наоборот». В тоталитарном государстве власть полностью поглощает общество (в том числе, за счет идеологического контроля). Осуществление власти вырождается в беззаконие, инструментом которого являются сознательно выведенные за рамки закона карательные органы. Но сейчас в России сложилась диаметрально противоположная ситуация. Сегодня общество полностью поглотило государство, растворило его в себе. При этом само общество превратилось в механическую сумму лишенных идеологии субъектов, движимых исключительно инстинктом обогащения. Публичный интерес, лежащий в основе всякой государственности, распался на элементарные атомы составляющих его частных интересов враждующих друг с другом групп. «Силовые структуры» же здесь предоставлены сами себе. Они уже не являются инструментом власти, они её заменяют.