Я как-то жил в Челси. Район благородный, спокойный и скучный. Настолько спокойный и скучный, что утренние пробежки приходилось совершать на местном мемориальном кладбище. Дикость для наших ушей, но более чем приемлемая вещь для Лондона. Каждое утро я обгонял одного дедушку, который, казалось, ползет к своей последней точке. Впрочем, уже на следующий день он вновь воскресал и пыхтел, догоняя меня. Наворачивая круги по кладбищу Бромптон, я думал, что именно в таких обстоятельствах у Бориса Виана должен был появиться замысел романа «Я приду плюнуть на ваши могилы»...

По утрам я бегал, днем занимался романом и плаванием, вечерами изредка встречался с друзьями и читателями - читатели спрашивали: «А вот вы думаете о том, что ваши шутки на телевидении, в колонках или даже в книгах могут кого-нибудь оскорбить?» Мне даже дополнительная минута не нужна. Ни шестьдесят секунд, не Федор Двинятин, ни шелестящая подсказка из усов Барщевского. «Безусловно, думаю, могут обидеть, только что с того? Все что угодно может обидеть кого угодно. Ваш цвет глаз, ваши политические взгляды, ваша привычка застегивать или не застегивать верхнюю пуговицу. Я-то знаю, что своими шутками никого не хочу обижать. Да и потом, даже если забыть про армию сограждан, способных обижаться на все на свете за триста рублей, мы живем в мире, который постоянно оскорбляется - с этим уж ничего не поделаешь, но лично я согласен Оскаром Уайльдом: "Обижаться - удел горничных"».

«Вы что же, и про холокост можете пошутить?» - ехидно добавляет читатель. Отчего же не могу? Могу. Более того, я даже могу в этом признаться. Про холокост есть много смешных анекдотов, как и вообще про смерть. «Смерть уже загнала меня на кладбище, но пока не может догнать», - говорит мне дедушка из Челси, когда мы, наконец, знакомимся. Вокруг могильные плиты, светит солнце, он тяжело дышит, улыбается и хлопает меня по плечу.

«Знаете, - отвечаю я читателю, - мама Гитлера хотела сделать аборт, но лечащий врач отговорил ее - вот что не смешно». Вопрос не в том, про что шутить, вопрос в том, где и когда шутить. Но самое главное - вопрос, как шутить! Ваша шутка должна быть смешной и, конечно же, уместной. Я, безусловно, не буду шутить про рак перед мамой, у которой ребенок болен раком, но могу пошутить про рак в компании моих друзей. «А если будут шутить про вас?» Я буду очень рад! «Не обидитесь?» На глупые шутки - безусловно. Не черный юмор страшен, но юмор разлагающий, юмор коричневый, вроде того, что веселит зрителей «Кривого зеркала». Величайший комик Чаплин (не путать со священником) извинялся за своего знаменитого «Диктатора». Пародируя Гитлера, он не подозревал о существовании холокоста. Чарли Чаплин признавался, что если бы знал о трагедии концлагерей, то, вероятнее всего, отказался бы от этой роли. Только вот зачем? Что бы это изменило? Я твердо убежден, что семя холокоста проросло именно потому, что один маленький, никчемный австрийский карлик не умел смеяться над собой. Трагедия Второй мировой войны выросла из обиды немцев за Первую. Большие проблемы начинаются тогда, когда люди (страны, народы) не могут ответить на шутку шуткой. Когда человек не может парировать глупость остротой, случаются трагедии, подобные преследованию великого Салмана Рушди и расстрелу в редакции «Шарли». Шутить можно и нужно про все. Юмор - один из немногих инструментов, который помогает нам не сойти с ума на этой странной планете. Повторюсь, вопрос не в том, про что вы шутите, но в том как. Ади Ашкенази однажды пошутил в эфире израильского телевидения: «Я вчера был в гостях у Анны Франк. Ее как раз не оказалось дома». Человек, который не знает, кто такая Анна Франк, вообще не поймет, в чем дело. Человек, который знает, либо ужаснется, либо улыбнется. Этой шутке улыбался даже министр юстиции Израиля Томи Лапид, потерявший в холокосте отца. Шутка контекстуальна. Вы смеетесь не над трагедией как таковой, но над предлагаемыми обстоятельствами. Ваш организм реагирует смехом, когда все осколки витража собираются воедино - только и всего. Поэтому вместо того, чтобы обижаться, потрудитесь пошутить в ответ.

«Что ты, сынок, попросишь выбить на своей плите?» - в последний день моих лондонских пробежек спрашивает старик из Челси. Даже не знаю. Наверное...

«Не стойте над душой!»