Что такое успешные экономические реформы? Кто определяет успешность реформ? Кто является главной движущей силой реформ? Как успех реформ в краткосрочной перспективе влияет на развитие страны в будущем? Вот те вопросы, которые бы следовало задавать, оценивая качество проведенных реформ в то или иной стране. Об этом в своем блоге на сайте "Новое Время" пишет Богдан Данилишин.

Эти мысли мне пришли в голову, когда я узнал об отставке Жозе Моуринью с поста главного тренера «Челси». Неужели сильный тренер, достигавший серьезнейших результатов за свою карьеру, вдруг разучился тренировать? Под его руководством «Челси» выиграло за последние полтора года чемпионат Англии и Кубок лиги, но, когда его команда (с теми же игроками, с которыми Моуринью одерживал победы) оказалась внизу турнирной таблицы, его уволили. Таким образом, собственники клуба «Челси» признали, что практически все зависит от тренера - и победы, и поражения.

Но с таким подходом не согласен швейцарский исследователь Фил Розенцвейг, который в своей книге «Эффект ореола», доказывает, что успех всегда является сложносоставным результатом взаимодействия огромного количества факторов.

На архивных фото можно увидеть Лешека Бальцеровича и Егора Гайдара, снятых вместе. Почему же Бальцерович является автором успешных польских реформ, а Гайдар - автором олигархически-монопольной российской экономики, породившей такого монстра, как Путин, и таких «эффективных» менеджеров, как руководитель «Роснефти» Сечин? Неужели Бальцерович, который сейчас налево и направо дает рецепты, как правильно проводить реформы, скрыл от своего коллеги, как правильно делать реформы? Что же произошло?

Для начала давайте посмотрим, какова судьба реформ в странах Восточной Европы, в которой они начались примерно в одно и то же время. У Словении подушевой ВВП - $20712, у Чехии - $17330, у Словакии 15893 долл., у Польши - $12662, у Венгрии - $12021, Хорватии - $11 551, Румынии - $8807. Выходит, что Польша среди этих государств - середнячок. Но нам практически не известны имена «архитекторов» экономических реформ других восточноевропейских стран. О чем это говорит? Это говорит о том, что Бальцерович, как минимум, неплохой пиарщик.

Теперь посмотрим, насколько между действиями Бальцеровича и позитивными переменами в польской экономике с 1991 года есть причинно-следственная связь. Бальцерович является последователем «австрийской школы экономики» (вольно или невольно - раз он выступает за дерегуляцию). То есть, согласно постулатам этой школы, в теории роль реформатора состоит в том, чтобы он вообще ничего не регулировал в подвластной ему экономике. И если в экономике начнется рост, то согласно «австрийской» экономической теории, это произойдет не благодаря воздействию извне, а благодаря решениям и действиям национальных частных домохозяйств и частных бизнесов. Мало того, теоретики этой школы любое вмешательство считают исключительно вредным делом.

В таком случае, не содержится ли в оценке роли Бальцеровича логическая ошибка - если Бальцерович дерегулировал экономику, как он может быть архитектором реформ? С точки зрения «австрийской школы» - это оксюморон. Экономическое реформирование в стиле «австрийцев» - это минимизация, а лучше - вообще прекращение какого бы то ни было участия в экономических процессах со стороны госчиновников. Чем более они незаметны, тем лучше. Так утверждали гуру дерегуляции - Фридрих фон Хайек и Милтон Фридман.

Но наши дерегуляторы как раз хотят «регулировать», но без каких-либо экономических планов. Вот какая выходит путаница в умах наших политиков и журналистов, популяризаторов экономической науки.

Так почему же в Польше, Венгрии, Чехии, Словакии, Хорватии, Словении, и, кстати, странах Прибалтики тоже, экономика начала развиваться, а в России и Украине - нет. Потому что в дело пошли социокультурные факторы экономического развития. То, что сделало западноевропейский капитализм - эндогенная приспособленность европейцев к инновациям - работало и в Польше, и в других странах Восточной Европы. И практически не работало ни в России, ни в Украине, с их исторической этатистсткой традицией и, в силу этого, малой самостоятельной активностью населения в экономике. У нас всегда в истории масштабные изменения в экономике происходили извне, сверху. И инициированы они были правительствами.

Поэтому для того, чтобы развиваться, мы должны учитывать наше историческое прошлое. Мы не догоним Запад, если не будем инициировать сверху и перемены, и их правильное регулирование. В том числе и в рамках государственной промышленной политики. Мы - не поляки, чехи или венгры в плане отношения к труду. Мы только должны в историческом процессе сформировать у себя качества, которые присущи этим нациям. Ничего тут зазорного и обидного нет. Мы просто - другие. Но зато у нас есть другие сильные качества, в частности, склонность к проектному мышлению.

Еще доказательно описал выдающийся английский экономист Карл Поланьи в «Великой трансформации», даже политика английских элит, самых экономически либеральных в мире, использовала протекционизм, когда ей было выгодно нарастить индустриальную мощь, и фритрейдерство, когда ей надо было сбывать свои промышленные товары.

Две Опиумные войны в середине XIX века в Китае, закончившиеся тем, что на опий, произведенный в Индии, британской колонии, было «посажено» практически все население Китая, который сопротивлялся свободной торговле опием на своем рынке - результат стремления Британии получить выгоды от свободной торговли своими товарами. Яркий пример, согласитесь.

Вот и получается, что в успехе реформ Бальцеровича и в неуспехе реформ Гайдара, прежде всего, «виноваты» элиты и народы этих стран. Успех реформ есть результатом стратегического подхода к модернизации всего политического класса в целом, креативности предпринимательского сословия, ученых, инженеров и технологов, и трудолюбия простых тружеников. Здесь роль личности также весома, но, как утверждает Фил Розенцвейг, только в размере приблизительно 5% от общей доли факторов успеха. Иногда эти 5% играют роль «еще одной соломинки, которая ломает хребет верблюду», иногда - нет. К примеру, мы видим, что даже 11% населения России, которые против экономической политики Путина, ничего не могут поделать ни с ним, ни с другой, инертной частью российского населения.

Какие выводы следуют из этого для Украины? Нужно подбирать правителей и реформы, которые будут усиливать сложившиеся к настоящему времени социокультурные особенности населения, а не противостоять им. Проекты дерегуляции у нас смогут вызвать экономическую активность лишь у небольшой части украинского. Но, в целом, украинцы скорее проиграют. Большинство народа останется «не у дел». И этому «лишнему народу» придется покинуть страну и переехать в страны Запада.

Поэтому политика тотальной дерегуляции приведет к уменьшению в Украине численности собственно украинцев, которые вряд ли вернутся потом назад. Вот к чему приведет дерегуляция в стране, в которой отсутствует склонность к органическому эндогенному капитализму западноевропейского типа, но есть опыт реализации масштабных проектов в рамках экзогенных технологических инноваций, в которых, собственно, и меняется природа человека.

Будущий «украинский Бальцерович» не будет связан с дерегуляцией, он будет связан с масштабным проектом национальной промышленной модернизации, осуществленной украинским правительством сверху, в рамках зарождающей во всем мире новой промышленной индустрии XXI века.