Если бы кто-то из журналистов попытался сделать репортаж о «поддерживаемых Германией вооруженных формированиях» в оккупированной нацистами Франции, или о «про-советских силах» во время Пражской весны, его бы уволили как безнадежно заблуждающегося, либо как сильно лукавящего.

При том, что в обоих случаях доморощенных коллаборационистов и приверженцев удобной стилистики эвфемизма хватало «с головой», ни у кого не возникало сомнений в том, кто действительно руководил ситуацией. Однако подобный здравомысленный подход, похоже, был утрачен в Украине, где международные СМИ сыграли ключевую роль в создании атмосферы неоднозначности, что сделало российскую гибридную войну успешной.

Почему же медиа так осторожничают, когда дело касается освещения роли России в украинском конфликте? Причина не в отсутствии доказательств. Свидетельства причастности России имели неопровержимый характер с первых дней боевых действий на востоке Украины. Поначалу почти все лидеры самопровозглашенных республик были российскими гражданами. Международные журналисты лично наблюдали за тем, как конвои грузовиков, полных российского оружия, пересекали границу, и брали интервью у российских офицеров в зоне конфликта, а в это время прокремлевские журналисты, делавшие репортажи о ситуации в Украине, портачили, давая в эфир кадры с военными, одетыми в форму, доступную только военнослужащим российских Вооруженных Сил. 

Онлайн-расследователи добыли убедительные доказательства нанесения российской артиллерией ударов через границу по позициям украинских вооруженных сил. Фото российских военных, выложенные ими самими в социальных сетях, раскрывали их присутствие на территории Украины. Случались ситуации, когда целые подразделения российских войск, были захвачены в глубине зоны конфликта. Это Кремль в одних случаях просто отрицал, а в других сообщал, что солдаты «просто заблудились».

Инцидент с рейсом МН17 достоин специального рассмотрения: сложные системы ПВО обычно не перемещают через международные границы и не разворачивают в зонах, охваченных конфликтом.

Есть также отдельная тема российских «добровольцев» и «отпускников», разношерстных представителей вооруженных сил РФ, действовавших наряду с ветеранами, наемниками, крайне правыми фанатиками, и откровенно уголовными элементами.

Начальники этих «бойцов» неоднократно сообщали, что их общее число составляет пятьдесят тысяч - огромная цифра, если вспомнить, что руководитель начальной стадии мятежа Игорь «Стрелков» Гиркин признал, что в разгар боевых действий в мае 2014 года ему с большим трудом удалось набрать тысячу жителей Донбасса.

Вырисовывается ясная картина рукотворного мятежа, поднятого вдохновленными Кремлем боевиками, поддерживаемого военнослужащими российской регулярной армии, обеспечиваемого российским оружием и управляемого из Москвы. Тем не менее, большинство международных СМИ продолжают перестраховываться. Многие говорят о «пророссийских силах», несмотря на неуместность применения этого термина в отношении людей, имеющих российское гражданство. Такие тяжеловесы, как ВВС и канадская CBC признают наличие российского фактора, но со ссылкой на «украинскую гражданскую войну». 

Есть множество причин, почему СМИ так нейтральны в выборе формулировок. Одним из ключевых факторов является стремление к объективности, которое характеризует западную журналистику (по крайней мере, в теории). Преданность принципу непредвзятого освещения событий мастерски используется Кремлем, который умело извращает суть событий, требуя учесть свою точку зрения на происходящее. Классический пример такой тактики - представление народного восстания в Украине, поднятого против авторитарного режима, в качестве управляемого из ЦРУ фашистского переворота.

При столкновении столь резко отличающихся нарративов невозможно существование осмысленного баланса. Журналистам остается либо выносить собственное суждение, либо оставаться строго нейтральными. Подавляющее большинство сделали выбор в пользу последнего, ведь первый вариант означает отказ от основных этических обязательств современной журналистики. Однако, уклоняясь от умозаключений, которые диктует здравый смысл, они оказывают неоценимую услугу Кремлю. 

Вырабатывая свою позицию, международные СМИ руководствуются также ситуацией на политической арене. Отказ России признать факт участия в конфликте не требует дальнейших пояснений. Но Украина должна принять на себя свою долю ответственности. Киев отказался признать официально, что страна находится в состоянии войны, и решил изобразить конфликт как антитеррористическую операцию. В пользу этого выбора говорят ряд правовых и стратегических аргументов - не в последнюю очередь желание сохранить международные каналы финансирования и в то же время, стремление не дать Кремлю формального повода для осуществления полномасштабного вторжения. Но это создает еще большую неразбериху.

Причины замалчивания со стороны международных политических лидеров понять труднее. Некоторые открыто говорят о российской военной агрессии, в то время как другие предпочитают использовать безопасные ссылки общего характера на «вмешательство России», призывая все стороны прекратить военные действия. Возможно, таким образом они желают оставить Москве открытым путь к отступлению и избежать полномасштабной военной конфронтации с Кремлем.

Все это не означает, что прогресса нет вовсе. В первые дни конфликта многие СМИ решили изобразить противостояние исключительно как внутреннее дело самой Украины, используя такие термины, как «украинские повстанцы» и «анти-киевские сепаратисты». Но постепенно эти слова были заменены на «поддерживаемые Россией силы» и «пророссийские силы».

Госдепартамент США постарался продвинуть эту эволюцию на шаг дальше и весной 2015 года ввел словосочетание «объединенные российско-сепаратистские силы». Но с помощью этого технически точного, но несколько громоздкого термина изменить восприятие происходящего не удалось. Он больше добавил вопросов, нежели внес ясность: Ограничивается ли участие России предоставлением военных советников? Каковы относительные пропорции в этом сочетании сил? А сторонние наблюдатели могут прийти к тому выводу, что участие России отнюдь не является решающим. 

В свете вызовов, которые бросает Россия, используя гибридный подход в международных конфликтах, международное сообщество сталкивается с явной необходимостью выработать новый лексикон. Концепт российской гибридной войны является мейнстримом на протяжении последних двух с половиной лет, но перевести риторику в плоскость недвусмысленной терминологии, способной точно отобразить и описать, что делает Россия в Восточной Украине, нам еще предстоит.

Одним из новых способов, как могут быть названы воинские подразделения, присутствующие на востоке Украины может быть «гибридные силы России». Это позволит подчеркнуть всестороннюю ответственность России и признать, что вооруженные силы являются смешанными по составу и отличаются от вооруженных сил в традиционном понимании. Кроме этого, то, что сейчас имеет определение «Украинский кризис» или «Украинский конфликт», точнее назвать «Российской гибридной войной».

Давно замечено, что перо сильнее меча, но это никогда не было более справедливо, чем в информационную эпоху. Международные средства массовой информации, играющие ключевую роль в гибридной войне России против Украины, теперь могут помочь переломить ситуацию, приняв терминологию, которая точно отражает реалии, стоящие за кровопролитием.

Оригинал на: Аtlantic Сouncil

Перевод: Андрей САБАДЫР