Очень давно, это был, наверное, 1993-й год, я попал в Канаду. У меня там была выставка, и я жил у человека, который ее организовал, он был тогда президентом небольшой компании. И однажды в выходной день мы (у него было двое маленьких детей) решили поехать в национальный парк.

Это происходило в городе Калгари. Мы поехали в национальный парк, и я по дороге ему говорю: «Слушай, Эрик, давай купим пива». А он говорит - в национальном парке запрещено распивать алкогольные напитки. И слабоалкогольные. Я говорю - ну никто же не увидит, можно спрятаться в машине, в багажнике где-то, выпить спокойно. Он говорит - не разрешается. Я говорю - так никто ж не видит. Он говорит - нет, никто не наблюдает, никто не контролирует ничего, но, говорит, нельзя.

Я говорю - так никто не видит! А он мне показал так пальцем возле виска и говорит - не-льзя! Для меня это было абсолютно новое, для того времени. Потому что мы, люди, вышедшие из «совка», жили с другими представлениями о «можно-нельзя». И, я помню, настолько был возбужден этой историей, что когда вернулся в Украину, многим о ней рассказывал. Говорил - вот, идиоты какие, да?

Можно пива выпить, а они не пьют, потому что запрещено, но и никто не контролирует. Сегодня, когда мы смотрим на наше общество, которое выстроили за 25 лет, я начинаю понимать, что этот случай, этот человек, который говорил о том, что нельзя, потому что нельзя, потому что запрещено, он являлся такой ячейкой, из которых было составлено все канадское общество. Безусловно, одно из главных условий жизни в таком обществе - уважение к закону и его выполнение. В то же время я помню, как несколькими годами раньше был в Донецке, там мы делали для одной украинской газеты репортаж о герое-шахтере.

Он был Героем соцтруда, мы его снимали на шахте, делали с ним много интервью разных. Потом он нас пригласил к себе на обед, у него роскошный был дом в центре города. Зарабатывали шахтеры в то время, это конец 80-х годов был, очень хорошо. Мы вышли покурить. И когда покурили, я спрашиваю - куда бычок бросить? Он говорит - да бросай за забор. Вот это «за забор» тоже было очень показательное. Как бы, вот тут - мое, а за забором - уже не мое. У нас система поменялась государственная, мы сегодня живем в свободном обществе. То, что мы выстроили - это наше, и тут винить никого нельзя. Возможно, с этим придется долго жить. И сегодня, когда мы говорим о том, что нужно бороться с коррупцией, я все время возвращаюсь к этому канадскому случаю и думаю: а есть ли у нас такие вот ячейки, из которых состоит общество, которые так бы почитали закон? Потому что мы же знаем, что люди оставляют после себя мусор, пытаются при помощи взяток и кумовства достичь какого-то карьерного роста и так далее.

То есть, пытаются жить вопреки законам, которые, возможно, сами даже и принимают... Я в коррупционной жизни не участвую, потому что мое положение таково, что ни мне никто не дает, ни я никому не даю.

Я даже ГАИшникам как-то дал слово никогда не давать взяток. Один раз я, давным-давно еще, давал, они не взяли, я чувствовал себя полным идиотом после этого. Поэтому я решил никому не давать и ничего не брать. С другой стороны, никто и не дает, уже и вряд ли дадут. Но те люди, которые функционируют благодаря этой системе передачи всяких чемоданчиков или конвертов, безусловно, они какие-то вещи при этом испытывают. Наверное, у них есть мотивация для того, чтобы брать большие суммы денег, с одной стороны. Но, с другой стороны, я понимаю, что коррупция имеет и морально-этическую составляющую. Наверное, канадцы знают, что хорошо, что плохо, а вот мы, наверное, уже сегодня не знаем. И мы не знаем, что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя. Нам никто сегодня это не объясняет. Я не знаю, насколько религия сегодня работает, насколько церковь сегодня работает. Насколько работает образование, насколько воспитывает школа, насколько воспитывает семья, насколько дети берут примеры с родителей, и что родители делают при этом. Тут, наверное, должны работать какие-то культурно-воспитательные факторы.

С культурой у нас сегодня не очень хорошо, поэтому я думаю, что ситуация в которой мы оказались с коррупцией, абсолютно естественна. Она является частью нашего тела, это наш организм. И бороться с ней просто таким путем, путем, допустим, запрета - это одна сторона. С другой стороны, нужно каким-то образом воспитывать и эти ячейки. И, если посмотреть что в мире происходит, то мы видим, что есть китайский метод, когда расстреливают за коррупцию. И есть, допустим, шведский метод, когда в стране отсутствуют олигархи, когда при зарабатывании большого количества денег государство отбирает их. Есть прогрессирующий налог большой, который фактически всех уравнивает, опускает эти деньги вниз, делает социальные программы, финансирует медицину-образование.

И люди, в общем-то, живут в нормальных условиях. И когда сегодня рвутся эмигранты из арабских стран и из Африки именно в Швецию или в Германию, то мы понимаем - они пытаются туда попасть благодаря этим социальным программам. Такие есть два метода. Но то, что сегодня мы не воспитываем членов нашего общества, то, что наши ячейки сегодня в растерянности и не знают, что делать, не могут определить положительное и отрицательное для себя - это факт. И есть еще один момент. Сегодня осуждают то журналиста, который квартиру купил, то еще что-то. Я думаю, что, в принципе, обсуждать - это самое последнее дело, потому что возникает вопрос: а тебе давали деньги когда-нибудь? Я не допускаю, что этот журналист брал деньги. Вот я как-то не допускаю.

Читайте также: В чому головна помилка депутата Лещенка?

Предположим, мы это исключаем. Ну, а тебе давали деньги? Тебе давали тысячу долларов, ну хорошо, ты отказался. А миллион тебе давали? Я, например, не знаю, вот если бы мне дали 10 миллионов или миллион (просто давать не за что), что бы со мной произошло... Вспоминаю старую историю, опубликованную в одной из газет, автором которой был советский журналист известный Мэлор Стуруа. Он рассказал историю о техасских баронах нефтяных, которые жили где-то в Далласе, там, в Техасе. Они собрались в клубе, выпили. Они уже пресыщены жизнью, у них огромные доходы, огромные финансовые потоки.

И вот они собрались в курительной комнате, раскурили свои сигары и маялись дурью. И один предлагает: слушайте, а давайте мы позвоним сейчас прямо по телефону диве (миланской какой-то, я не помню, кто это, возможно, даже Мария Каллас была).

Позвоним этой диве, и пусть она нам попоет по телефону, арии нам какие-то споет. И мы будем, значит, все это слушать, прямо здесь, в Техасе. Они позвонили, она сняла трубку, они предложили десять тысяч. Я не помню точной цифры, но условно, допустим. Предложили 10 тысяч, она возмутилась, бросила трубку, они позвонили, предложили 100 тысяч, она возмутилась, бросила трубку.

И когда они предложили миллион - она запела. И вот они сидели, потирали руки, и эта дива пела для них по телефону за миллион долларов. Поэтому, наверное, правильным решением было бы в борьбе с коррупцией исключить такие возможности, чтобы одни люди передавали такие суммы денег, когда просто начинается уже моральное разложение...