Уилл Ингланд:

Из-за российского нервно-паралитического вещества "Новичок" мне как-то довелось увидеть изнутри кабинет для допросов в Лефортово.

Это было в 1993 году. Русские были недовольны тем, что я годом ранее написал статью, в которой раскрыл существование "Новичка", идентифицированного в понедельник британскими следователями как орудие, использованное на прошлой неделе при покушении на убийство бывшего советского шпиона Сергея Скрипаля и его дочери в Солсбери.

В то время нервно-паралитический агент относился к категории "совершенно секретно" и был особенно чувствительной темой, поскольку Советский Союз при Михаиле Горбачеве отказался от использования и производства химического оружия. О существовании вещества стало известно благодаря смелости ученого по имени Вил Мирзаянов, который работал в Государственном научно-исследовательском институте органической химии и технологии. Один из высших чиновников назвал институт "лидером в области технологии химического уничтожения".

Читайте также: Британия грозит Кремлю ответными мерами за убийство Скрипаля

Серым сентябрьским днем Мирзаянов и ученый-активист по имени Лев Федоров пришли в московскую редакцию Baltimore Sun, где я работал. Считалось, что холодная война закончилась, и Мирзаянов все больше и больше злился из-за того, что секретные работы по созданию оружия продолжались. Он решил предать дело огласке – двое ученых сказали мне, что на следующий день в газете "Московские новости" выходит их статья.

По их словам, они посчитали правильным обеспечить себе некоторую степень безопасности, а сделать эту тему известной на Западе. В конце концов, по их мнению, в условиях, когда США и Россия выстраивают дружеские отношения, американская помощь имеет решающее значение для стабильности в России, и нервный агент теперь никому не нужен.

Они сказали мне, что у России есть нервно-паралитическое вещество, в 10 раз более сильнодействующее, чем VX, и что работа над ним продолжается. Я написал в тот день статью, предварительно сверившись с западными экспертами, которые, мягко говоря, скептически отнеслись к этим утверждениям. Но в следующем месяце я наладил контакты с другими учеными, работавшими в том же институте, и написал более полную историю о "Новичке №5".

Я узнал, что исследования по "Новичку" начались в 1987 году, несмотря на то, что Советский Союз заявил об одностороннем прекращении всех своих программ химического оружия. Вещество было разработано в НИИ и протестировано в городке  Шихани Нукусского района в республике Узбекистан – тогда юго-восток Советского Союза. Мне удалось поговорить с ученым Андреем Железняковым, который пять лет назад был подвергнут минутному воздействию Новичка при лабораторной аварии. После аварии его шатало, его сознание, как я писал, "помутилось, он видел яркие краски и галлюцинации". Железняков так и не оправился,  вскоре после интервью он скончался.

Российские власти, к тому времени уже во главе с Борисом Ельциным, заявили, что никогда не отказывались от исследований по химическому оружию, но делают это  исключительно в оборонных целях. Было объявлено, что Россия не делает запасов "Новичка", и на этом основании считает себя не обязанной сообщать об этих разработках в рамках конвенций о химическом оружии.

"Мы играли в игру по согласованным всеми сторонами правилам", – сказал мне генерал Анатолий Кунцевич, советник Ельцина по химическому и биологическому разоружению.

В 1993 году Мирзаянова арестовали и обвинили в разглашении государственных тайн. (Ему не разрешили ознакомиться с деталями обвинения, которое само по себе являлось государственной тайной.) На протяжении нескольких месяцев он находился в камере предварительного заключения. Тогда меня вызвали в агентство, пришедшее на смену КГБ, для допроса в Лефортово. Мне разрешили воспользоваться помощью собственного переводчика, поэтому я попросил Андрея Миронова сопровождать меня. В прошлом он был диссидентом и политзаключенным, и не боялся служб безопасности.

Читайте также: Приказ на применение яда мог отдать только Путин

Мое дело расследовал капитан Виктор Шкарин. Он спросил, не возражаю ли я, если он закурит. Я сказал, что возражаю, чем, казалось, сильно его взбесил. В комнате для допросов сильно пахло старой тушеной капустой.

Быстро стало ясно, что проводивший допрос капитан Виктор Шкарин пытался заставить меня дать показания, которые он мог бы использовать против Мирзаянова. Он задал вопрос; Миронов перевел его, хотя мне было все понятно; я ответил на английском; Миронов переводил мои слова, часто давая мне советы о том, как ответить. Затем Шкарин при помощи древнего текстового редактора записал вопрос, но не тот, что он только что задал, вместе с ответом, который по содержанию был довольно далек от того, который я дал. Тогда мы начинали спорить. Это продолжалось весь день. В конце концов, я отказался подписывать протокол допроса.

Шкарин пригрозил задержать меня, но Миронов, сказал, что подпишет его за меня в качестве переводчика – позже оказалось, что его решение было абсолютно правильным. Несколько месяцев спустя, когда Мирзаянова судили, а российское правительство отчаянно искало предлог для того, чтобы снять с него обвинения (США и Германия давили на Москву в этом деле), Миронов смог использовать свое положение подписавшего протокол моего допроса, чтобы заявить, что его стенограмма неверна.

В конце концов Мирзаянов вышел на свободу – и пошел домой пешком, потому что у него не было денег на автобус.

Спустя некоторое время Мирзаянов переехал в Нью-Джерси и получил место в Университете им. Г.Рутгерса. В 2000 году я написал историю о совместной советско- американской программе уничтожения последнего химического оружия в России. Но по-видимому, этого не случилось.

Оригинал на The Washington Post

Перевод: Андрей САБАДЫР, специально для UAINFO