После мучительной ночи начинается еще более кошмарное утро. Каждый раз около девяти часов утра бравые ребята из Федеральной службы безопасности заезжают за мнлятор временного содержания. «Браслеты» стискиваются на запястьях с предельной жесткостью, черный пакет на голове не дает дышать, багажник заменяет пассажирское кресло. В путь. В бывшее здание Службы безопасности Украины, где теперь крепко обосновались оккупанты. Московские кураторы уже ожидали на своем рабочем месте, опоздания недопустимы. Машина мчалась с бешеной скоростью узкими улочками небольшого города, которые я помнил наизусть и безошибочно определял направление.

В начале допросов все следователи старались казаться добрыми и заботливыми. Они примеряли на себя маску друга, хорошего старого товарища, который никогда не предаст и не посоветует плохого. В то время как тот служивый, что вел мое дело, разговаривал со мной, остальные сидели за своими столами и изредка поддакивали, кивали головами. Конвоиры смотрели в стороны и создавалось ощущение, что их вообще здесь нет. Люди заходили и выходили из кабинета улыбаясь.

Читайте также: Один и ближайших соратников Путина назвал условие прекращения войны на Донбассе

Следователь постепенно, но методично задавал наводящие вопросы, старался разговорить, предлагал различные варианты решения сложившейся ситуации, тем самым подталкивая к пропасти: «Слушай, давай так, мы тебя отпустим домой, если все нам расскажешь. Сделаем так, что пойдешь просто как свидетель. Ну, в крайнем случае, получишь минимум, ты же парень неплохой. Санкция статьи предусматривает до двадцати пяти лет, а мы тебе сторгуем на максимум пятерочку». Но я молчал, я не владел ничем для них интересным, и даже если бы имел желание, не мог ничего рассказать.

На те вопросы, которыми меня засыпали со всех сторон, я не знал даже гипотетических ответов. Неудивительно и предсказуемо, что в какой-то момент моему следователю, приехавшему из Москвы Бурдину Артему Алексеевичу, это все осточертело. Отношение переменилось мгновенно, и овечка превратилась в волка. Ласковые предложения сменились прямыми угрозами. Атмосфера накалялась со скоростью лампового обогревателя, и когда точка кипения пересекла красную линию, я был передан во владение тех, кто добывает информацию иными путями, чем простые разговоры.

В уже привычной позе «ласточки», с намотанным на голову мешком, я не без помощи местных гестаповцев мгновенно взлетел по ступеням на второй этаж оккупированного здания СБУ. В одном из кабинетов мои руки туго пристегнули к подлокотникам металлического стула, а ноги намертво примотали скотчем к его ножкам. Россиянин снял с головы пакет и медленно, напоказ для устрашения, принимался одевать боксерские перчатки за руки: «Сейчас мы с тобой поработаем. Будешь моим спарринг-партнером. Не волнуйся, никаких следов не останется». Далее процедура предельно простая. Вопрос, удар, вопрос, удар.

Когда боксер увлекался отработкой на мне «двоечек» и «троечек» (серия из двойных или тройных ударов в боксе – КР), то курирующий процессом сотрудник ФСБ останавливал его. Он садился напротив и жестко, с неуемной агрессией задавал вопросы, ответы на которые должны были быть однозначными – «да» или «нет». Не получая удовлетворения, он бил тыльной частью кулака по голове, словно забивал гвоздь, либо в живот, чтобы выбить остатки жизни из легких. Снова и снова. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

Их подгоняет начальство, и они злятся, бесятся, спешат. Спрашивают про воинские части, про имена и фамилии незнакомых мне людей, про номера и марки автомобилей, штатный состав определенных воинских подразделений. Я лишь хлопаю глазами и не знаю, что ответить. Лучше молчать, потому что за слова «Да не знаю я ничего! Я никогда не служил и не знаю этих людей! Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен!», начинают бить с утроенной силой.

Меня неистово трясло от стресса и выплескиваемого адреналина. Было абсолютно неизвестно, когда и чем закончится эта экзекуция. Основные панические приступы накатывались даже не из-за избиения, а от абсурдности происходившего. Оккупанты требовали ответов, которых я не мог им дать, и это никого не устраивало. Из меня клешнями вырезали то, чего не существовало.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

Пугают тюрьмой, изнасилованием, «петушатней», а в какой-то момент начинают бить по самому больному, по семье: «У тебя не будет больше никогда ни женщины, ни ребенка. У твоей семьи мы отберем все, ведь твои родственники не могли не знать того, чем ты занимаешься! Они легко могут стать соучастниками! Поверь, твоя мать, бабушка, брат, сестра, вскоре легко из-за тебя окажутся на этом же самом месте!».

Один из сотрудников, смеясь, зашел в кабинет с сувенирным японским мечом. Размахиваясь, грозился отрубить руку и посмотреть насколько правдивы японские фильмы, где фигурирует подобное оружие. После отцепили от стула и, схватив за волосы, вдавили лицом в пол. Выплеснув всю злобу в унижение, уставшие инквизиторы оттянули мое тело в какой-то чулан, где я со скованными до крови руками в наручниках упал на пол. Наступил обед. Перерыв. От полученных ударов кружилась голова и сильно тошнило. Страшно было. Физическая боль сменялась моральной и наоборот. Жизнь закончилась. Московские палачи, насытившись, открывали двери и снова тянули меня обратно.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

В какой-то момент у курирующего процессом зазвонил телефон, и он дал команду всем остановиться и выйти перекурить. Как только помещение освободилось, зашел мой следователь вместе со своими коллегами. Оценили состояние и принялись допрашивать, но увидев, что разговор не клеится, с улыбкой похлопали по плечу и удалились.

Со спины на голову неожиданно натягивается пакет: «Говори сука! Говори! Кто хотел памятник вечному огню взорвать? Ты, сука, хотел? Кто с тобой был? Мы все знаем! У нас все на тебя есть! Признавайся, сука!».

Читайте также: А нужен ли нам парад?

Задерживаю дыхание, но плохо выходит, слишком нервничаю. Гестаповцы, устав ждать конвульсий, бьют в живот, чтобы выбить остатки кислорода. Всасываю пластик настолько, что он облепляет горло. Задыхаюсь. Пытаюсь вырваться, за что сразу начинают бить. Хочу закричать, но и на это нет сил. Дают вдохнуть на мгновение и по новой. Пакет изнутри мокнет и прилипает к коже. Трясу головой по сторонам. Держат крепко. Дают вдохнуть и еще раз по новой.

Вопрос, удар. Вопрос, удар. Вопрос, удар.

– «Говори, сука!».

В голове туман. Слабо помню сколько это продолжалось. За окнами потемнело. Меня достают из багажника и передают в изолятор временного содержания.

И так пять дней подряд, но, по правде говоря, это было еще лояльное обращение.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram