Тот, 1991 год, был довольно странный с точки зрения молодого политически обеспокоенного москвича.  С одной стороны – постоянные слухи о каком-то готовящемся перевороте, о грядущей «диктатуре».

Сжимая ключ, прижав к груди буханки

Вот так зайдешь домой… а дома – танки!

Это знаменитое двустишие Владимира Вишневского я слышал из его уст в рок-кабаре на Новокузнецкой как раз в ночь на 13 января, в ночь, когда танки вошли в Вильнюс…

А с другой стороны – сплошной праздник непослушания. Происходило то, что называется кризисом легитимности.  Союзная власть таяла на глазах: никто уже не понимал, почему, по какому праву и на каком основании эти люди вообще управляют страной. И никто не желал всерьез принимать их управление.  Последнее в одинаковой мере относится и к «демократам», и к сторонникам «сильной руки».

Теперь это кажется уже невероятным, но самым грандиозным митингом изо всех, которые видала Москва, был митинг в поддержку независимости Литвы (в марте 1991 года).

В июне 1991 года Ельцин был избран президентом РСФСР – мы ощутили это как конец СССР.  В Москве возник альтернативный центр власти, решительно противопоставивший себя союзному под лозунгом «суверенитета России». При этом всенародно избранный Ельцин был не в пример легитимнее никем, в сущности, не избранного и всеми презираемого Горбачева.

Читайте также:

И Горбачев, еще недавно действительно откровенно примеривавшийся к введению чрезвычайного положения, тотчас пошел на попятную и повел в Ново-Огареве переговоры по переподписанию Союзного договора, что было, по существу, формой мягкой ликвидации СССР. Казалось, старый монстр обессиливал и издыхал на глазах, и история вышла на финишную прямую. Как вдруг…

День 19 августа я помню во всех подробностях. Начался он для меня с того, что в комнату заходит бабушка и говорит:

– Горбачева сняли!

Я даже не сразу осознал смысл этих слов.

Переворот! Путч! Танки на улицах! Я тогда был очень молод и совершенно лишен социополитического опыта, как, в сущности, и все общество, только выходившее из пеленок тоталитаризма.  «Настоящая» политика только начиналось, и все было внове, все было будто не про нас, а из международных новостей программы «Время».  После полудня я с удивлением обнаружил себя строящим баррикады у Белого Дома. Баррикады? Позвольте, но это же из детской книжки про Гавроша (с картинками), которую я читал лет в семь?  Было полное ощущение нереальности…

Помню какую-то старушку, которая ходила в сумерках среди людей, таскавших материал для баррикад, и повторяла:

– Сынки! Не допустите, чтобы они снова пришли к власти! Не позвольте, чтобы все повторилось сначала! Сынки!

– Ничего, бабушка, мы еще судить их будем! – крикнул я для того момента чрезвычайно самонадеянно (это было еще до пресс-конференции с дрожащими руками Янаева).

Читайте также: Правда и мифы про советских маньяков

Три дня я провел в страшном нервном возбуждении, почти без сна, а после ареста ГКЧП вернулся домой, свалился… и проспал чуть ли не целые сутки, в уверенности, что теперь все пойдет как по маслу, и новые герои демократии – Ельцин, Руцкой, Хасбулатов и их отважные соратники – как-то вырулят и превратят освобожденную Россию в процветающее европейское государство…  И в результате, как сейчас понимаю, проспал поворотный момент. Тот самый момент, когда народ собирался штурмовать Лубянку, а его отвлекли, развели, показали ему зрелище сноса истукана Дзержинского и тем успокоили….

Коммунисты, вовремя переметнувшиеся на сторону Ельцина, комсомольцы и демократические ораторы из числа сексотов КГБ разбирали вакансии, образовавшиеся в стремительно разраставшемся аппарате «демократической России». Шайка «молодых экономистов», разыгрывавших из себя «чикагских мальчиков», уже составила планы «рыночных реформ», предполагавшие разорение многих и концентрацию собственности в руках немногих. 

О люстрации заикались единицы, большинство же охотно подхватило лозунг, вбивавшийся теперь из каждого утюга: «Не надо устраивать охоты на ведьм!» Советские интеллигенты хотели быть гуманными и великодушными, они презирали страсти толпы, сведение счетов, низкую месть… Через несколько месяцев в газетах появятся заголовки: «Ведьмы выходят на охоту». Еще через несколько месяцев великодушные победители окажутся чуть ли не с протянутой рукой на улице.

Наверное, при полном, абсолютном отсутствии в тогдашней России даже намеков на гражданское общество, произошло то, что только и могло произойти. Рыночные реформы Гайдара-Чубайса ударили в первую очередь именно по тому слою, который и был «массовкой» антикоммунистической революции: брежневскому «среднему классу». Это был, наверное, небывалый в истории случай массового социального самоубийства целого класса, что-то вроде выбрасывания китов на берег.

1992 год покончил с брежневским средним классом, 1993 – с бестолковой, безалаберной, анархической и неэффективной, но живой демократией на местах.  К середине 90-х истинные бенефициары августовской революции под шумную «демократическую» и антикоммунистическую риторику прочно выстроили новую систему, олигархическую и (покуда) мягко-авторитарную. Трон, на котором в будущем воссядет Путин, был в сущности готов.

Я постоянно вспоминаю этот опыт, глядя на постмайданную  Украину. Знакомые черты, увы, встречаются гораздо чаще, чем хотелось бы. Вообще, в истории ничто не повторяется буквально, но и ничто не бывает абсолютно внове.  Самонадеянные рассуждении о вековечной, де, противоположности свободолюбивой казацкой нации исконно рабской Орде могут вызвать лишь улыбку у человека, который помнит митинги на Манежной площади и баррикады перед Белым Домом…

Разница в том, что в Украине, в отличие от России начала 90-х, существует реальное гражданское общество. И это вселяет надежду.

И в качестве постскриптума. Традиционный вопрос. Почему ГКЧП не предприняло решительных мер и, имея в своем распоряжении казалось бы весь силовой аппарат сверхдержавы, так позорно слилось?

Ответ банален. Потому что Янаев, Язов, Пуго не были операторами за рычагами механизма – они стояли во главе пирамиды из живых людей.

«Я не буду Пиночетом» – заявил тогда Язов, выдавая нужду за добродетель. Но у него, в отличие от Пиночета, и не было сплоченной армейской корпорации, ждавшей только отмашки, чтобы порвать «эту социалистическую/демократическую сволочь».  Под ним были деморализованные и демотивированные люди, панически боявшиеся ответственности. Как собственно и сам Язов.

ГКЧП не мог предъявить обществу ничего.  Возвращение в прошлое было невозможно, образ будущего существовал только у его оппонентов, а более всего была невозможной консервация настоящего – в той неравновесной точке разрушения старого и зарождения нового, в какой находилась страна.

Потому ГКЧПисты пытались как можно ближе держаться к рамкам формальной законности, которая только и давала им тень легитимности.  Очевидно, они надеялись договориться с республиканскими элитами «с позиции силы», продемонстрировав им бронетехнику, после чего «на готовое» явится «выздоровевший» Горбачев, СССР будет спасен, и инцидент исчерпан.

Читайте также: Велика брехня радянського міфу про індустріалізацію та культуру

Решительное поведение Ельцина поставило их в тупик.  Насильственный разгон легитимной власти РСФСР был бы для них опасен, так как ставил под вопрос их собственную легитимность и грозил непредсказуемыми последствиями. С другой стороны, каждый час существования этой власти, открыто объявившей их хунтой и путчистами и формально запрещавшей им подчиняться, подрывал их все сильнее и сильнее.   

Их подчиненные стали подозревать, что кроме ответственности за НЕИСПОЛНЕНИЕ приказов ГКЧП, может возникнуть еще и ответственность за их ИСПОЛНЕНИЕ.  В результате, подчиненные стали просто саботировать приказы, стараясь вести себя так, чтобы ни одна из сторон не могла их ни в чем обвинить.  Тем более что и сами ГКЧПисты, не ощущавшие никакой поддержки снизу, уже терзались предчувствиями грядущей ответственности за их нынешние подвиги.  В итоге, остатки власти попросту утекли у них между пальцев.

К утру 21 августа «Союзный Центр» исчез как явление.  Даже самые благонамеренные республиканские элиты внезапно обнаружили у себя над головой – пустоту, и осознали, что теперь они – сами себе Москва.

«Я вернулся в другую страну», – сказал Горбачев по прилету из Фороса. И эта страна уже была не СССР…

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram