— Как в этой путаной реальности, непредсказуемой политической ситуации сохранить себя самого? Нужны какие-то опоры, которые исчезли, возможно, в связи с очередной реконструкцией государства, которая длится вот уже 30 лет. С точки зрения исторической перспективы смехотворный срок, но что есть историческая перспектива, когда речь идет о жизни современника, о преемственности поколений, которая из века в век у нас разрушается до основания, а затем… А что затем?

Смотрите, как быстро привыкаем к комфорту. Когда-то к «Современнику» подъезжали единицы машин. Сейчас толчемся, на стоянке не уместимся. Или вот совсем прозаическая вещь. Выхожу из дома и понимаю, что оставил мобильник:  ощущение, словно я голый.

Кажется, мобильная связь, всякие гаджеты дают невиданную свободу. Одно нажатие — и ты пересекаешь широты и океаны. С другой стороны, эта видимая мобильность связывает нас по рукам и ногам, лишая времени на размышления о себе, судьбе твоей и твоей страны. А за нами идут наши дети, еще больше связанные одной мобильной цепью.

Нет, я не против прогресса или комфорта. Но, живя сиюминутным, мы перестаем мыслить в перспективе, обозначать дальние цели. Существуем в пространстве одного дня и его практических нужд. Ходим в театры, кино, успеваем веселиться. И в этом благо-получении сидим, как в коконе, хотя вокруг творится что-то ужасное.

На фоне последних событий часто стало звучать: империя, собирающая земли, великая Россия, поднявшаяся с колен. Но в чем величие? Когда-то мы были самой читающей страной в мире. Сегодня проблема образования задвигается в тыл всеобщего штурма национального единения. И любые попытки хоть немного вернуть нас к идее пусть не самой, но читающей страны — терпят крах.

Мой папа учился до реформы 60-х годов прошлого века, он трехзначные цифры множит с невероятной скоростью. Не потому что был вундеркиндом, а потому что счет в уме входил в школьную программу. Счет в уме — не просто математика, это подступы к аналитике.

Помню, у нашего учителя истории были такие карточки. Поднимал он карточку «1917» или «1861», «1941», и за цифрами вставало грандиозное событие со своими предпосылками и последствиями. Если мое поколение неплохо знало историю государства лет на сто назад, то сейчас эта цифра сократилась в разы.

К чему говорю про историю? Человека, не знающего историю, легко взять за руку, отвести в любую партию, вовлечь в любое движение. Обученные кричать чужие лозунги —  стирают себя, превращаясь лишь в эхо, проживая не свою, чужую жизнь. А все потому, что вне духовных, интеллектуальных интересов скучно жить.

Недавно смотрел любопытный фильм, посвященный скуке. Ради того, чтобы вырваться из ее плена, люди решаются на экстремальные действия. Их выхолощенное, лишенное смысла существование требует острых ощущений. Тогда невыносимо легко повестись на лозунг, взять в руки биту. Не руководствуясь выстраданными идеями, просто вместо рутинного круговорота зажигается зеленый свет для реального действия. А думать о его последствиях, тем более отдаленных… Это пусть другие. Так и формируется толпа, в которой все повязаны перекладыванием ответственности на другого.

Может, поэтому агрессия, словно сероводород, поднялась и бурлит сегодня там, где вчера еще была тишь да гладь. Не соглашаясь друг с другом в оценках происходящего в стране, в Украине, люди начинают друг друга ненавидеть. Возненавидеть легче, чем убедить. Наш золотой запас не нефть, а литература, которая формирует не только интеллект, но мораль и опыт. Если и можно учиться на чужом опыте, то только сопереживая книге. Когда в обществе не хватает авторитетов, надо обращаться к исканиям Бунина, Толстого, Достоевского. Сегодняшние события поучительно рассматривать через призму «Бесов», «Окаянных дней», «Анны Карениной».

А у нас вновь мода на бесконфликтную архаику. Вот и радетели новой культурной политики пытаются вернуть нас в патриархальную Русь, отдельную от всего мира цивилизацию. Как может развиваться страна, культура вне европейских ценностей? Значит, отменим и все, привезенное Петром? Будем вновь бородами землю мести? Вспомните, в какие годы в Ярославле открылся первый российский театр, и посмотрите цифры, написанные на Гранд-опера, тринадцатой по счету парижской оперы. Посмотрите лицейскую программу пушкинского курса. Там и Гете, Шиллер, Шекспир, Байрон. Отрыв от мировой культуры, в том числе и современной — это самоубийство.

Есть и другая крайность. Может, я консервативен, но не приемлю книги, кино, которые абсолютный слепок уродливой действительности. В которых нет — пусть не света в конце тоннеля, хотя бы тонкой его полоски. Это ложный путь — тупо копировать жизнь. Без вздоха искусства. Обмана. Игры. Думал ли Пиросмани, создавая свои картины, что люди, их рассматривающие, станут добрее? Вряд ли. Но есть в этих холстах свечение, меняющее наши лица.

Установка молодых в кино: не рассказать историю, не поделиться, не тронуть — а удивить. Вчера звонит девушка, зовет сняться в ее короткометражке. Я говорю: «Вы предлагаете мне сыграть военного — конченого дебила. Такие, конечно, есть, но мне это не интересно». У меня есть серьезные претензии и к милиции, но извините: взломана дверь, мы кричим: «Милиция!» Если я буду играть военного-дебила, мента-животное — военные и милиционеры лучше не станут. Они такие же жертвы системы, как и другие. Покажите мне сложного человека.

Мне не нравится слово «патриотизм». Для меня любовь к Родине — как любовь к материнской груди. Глупо о ней кричать. Что такое Родина? Дом, бабушка, папа, мама, школа, друзья. Живой сплав, который не выплеснешь в декларацию. И когда из твоей сокровенной любви пытаются слепить лозунг, требуя: «А ну-ка докажи любовь к Родине!» — к хорошему это не приведет. Георгиевская лента на человеке — не свидетельство его патриотизма. У кого-то эта лента на лобовом стекле, а у кого-то внутри.

Всегда отказываюсь говорить о политике. Но когда в воздухе запахло неонацизмом и вновь находят резоны его полезности в данный исторический момент… Дорогие друзья, показывайте в школе «Обыкновенный фашизм» Ромма. Тогда студенты не будут называть Холокост клеем для обоев, пацанье — избивать «чурок» и устраивать парады своих «побед».

Когда же политическое противостояние переходит в сферу искусства, начинается полный мрак и абсурд. Замечательный фильм «В бой идут одни старики» признается неправильной работой, сделанной под давлением советской идеологии. В Украине запрещают российские фильмы, в России с подозрением вслушиваются в арии из «Руслана и Людмилы»…

Пытаться искусство использовать как инструмент борьбы — значит превратить искусство в средство пропаганды, то есть  одно из видов оружия. Я же согласен с простой, но непопулярной у политиков мыслью: в самые тяжкие минуты жизни конкретного человека, в потоке глобальной истории выход можно нащупать лишь путем длительных, мучительных переговоров, но не с позиции силы.

Размышляя, как сохранить себя, не потерять перспективы, вспоминаю слова Юрия Николаевича Арабова: важно не истреблять себя прекращением внутреннего роста, а прилагать максимум усилий, чтобы стать больше самого себя.