Я специалист по цензуре. Я подвергался всем цензурам последнего времени: брежневской, андроповской, горбачевской, ельцинской и так далее, и так далее. Сейчас она максимальная по сравнению со всеми прочими. Фееричная, свирепая, бессмысленная и рекордно глупая. 

Естественно, я люблю свободу. Определенная свобода была при падении Горбачева и пришествии Ельцина, потом свобода закончилась. 

Цензура — это уровень ума и храбрости главредов. Каждое СМИ — это бизнес-проект. Советский главред, идя на конфронтацию с властью, терял в лучшем случае очередь на венгерский гарнитур и зарплату. Сегодняшний главред, попытавшись восстать против порядка вещей, теряет всякие бассейны, Мальты, Кипры, гектары земель, торговые точки и очень-очень многое. У него обрушивается благосостояние высокого уровня. Это больно. Так главреды превратились в лучших сторожей режима. Кремль потирает лапки и думает, что изобретен идеальный самонастраивающийся механизм, где страх потери огромных материальных благ будет полностью регулировать весь рынок прессы.

Но цензура не смогла захватить всех. Остались Брестские крепости свободомыслия, которые значительно украшают пейзаж и остаются маяками для многих. Те дураки, которые делают ставку на мракобесие, православие и народность, не понимают, что коммерчески они окажутся в весьма антисанитарном анусе. Уже началась фаза, когда свободомыслие является востребованным, сильным и самым конкурентным товаром. В частности, это проявилось в украинских событиях.

Цензура, конечно, должна какая-то быть. Я с грустью слушаю речь президента, в которой есть откровенная бессмыслица. Тут надо отметить, что я к Владимиру Владимировичу хорошо отношусь. Особенно больно слышать, как он повторяет глупости про генетический код и абсолютный маразм про генетические представления о патриотизме. Политики любят говорить про гены, проявляя такой же уровень знания, как старушка на завалинке, которая говорит, что она купила соль без ГМО. Геном не занимается такой фигней, как патриотические чувства, или какими-то другими проявлениями. Эмоциональность — это не биологическое и не генетическое, а социально-культурное понятие. Если мы попробуем подойти к этим словам серьезно, то мы будем иметь дело с нонсенс-мутацией или бессмысленной мутацией, которая могла бы привести к филопатрическим чувствам.

Если бы мы специально занимались разведением депутатов, коммерческим или некоммерческим, мы бы, конечно, уже через два-три поколения имели бы микроцефалов — людей с предельно маленьким черепами и предельно маленьким объемом мозга, потому что им больше и не надо.

Они сейчас провоцируют такое интеллектуальное сопротивление, которое их сметет к чертовой матери со всеми их запретами на мат, со всеми их разговорами про нравственность и национальное самосознание. Они учат сейчас целое поколение эзопову языку, умению концентрировать и жестко выражать свою мысль и сопротивляться тем глупостям, которые они тонизируют.

Цензура — это попытка одних людей заставить других людей мыслить, думать и жить так, как нравится этой кучке не очень умных, чрезвычайно серых и в общем пустых Нимизулиных и Нимилиновых. Они не в силах противопоставить интеллектуальному свободомыслию ничего, будучи нулями в этом вопросе. Прозрение, переход на сторону либертарианства станет массовым.

У них, конечно, дубинки, колючая проволока, кодексы, ОМОНы, лагеря, статьи. Но это все такая фигня против свободомыслия и настоящих профессиональных острых перьев. Всегда побеждает свободомыслие.

Вот сейчас они запретили обсуждать Великую Отечественную войну. Хорошо, мы научимся говорить об этом так, чтобы оставаться неподсудными. Переименуем Жукова в Паукова, будем прекрасно понимать, о ком идет речь, и начнем откровенно говорить, что гигантские потери в Отечественной войне были связаны с бездарностью командования. Военные привыкли, что можно из солдатского мяса строить мосты, рвы, горы и побеждать только за счет дешевизны этого солдатского мяса.

Любые идеологемы власти легко разрушаются. Чем на самом деле была страшна и опасна Украина для всех режимов, подобных российскому? Тем, что лабораторно-эмпирически был поставлен опыт состязания власти и народа, решившегося ее убрать, причем небольшой части этого народа. Все решает меньшинство, маленькое, злое, интеллектуальное, а мнение большинства бессмысленно, его можно просто не принимать в расчет. Оно всегда будет покорно любой власти и при любых обстоятельствах, потому что оно тупое и неблагодарное. О нем вообще можно не думать.

Надо прекратить употреблять слово «народ» в положительном смысле. О ком мы говорим? О том, кто стоит в очередях к чулкам с небес, о том, кто обеспечивает зашкаливающий рейтинг «Битвы экстрасенсов», о 40% алкоголиков? Почему мы употребляем слово «народ» в священном и сакральном смысле? Мы видим, с какой скоростью народ расставался со своими идеалами. Хоть во времена крещения, хоть во времена Смуты, хоть во времена Октябрьской революции, хоть в 1991 году.

Все начиналось с Ламетри, Гольбаха, Дидро, Монтескье, и в результате мировоззрение огромной Франции, переполненной прелатами, монастырями, аббатами, было опрокинуто в прах. И так будет всегда. В России так уже было. Когда мы говорим о той России, которую мы потеряли, — мы говорим о стране, где за прочтение вслух письма одного литератора к другому на студенческом кружке человека приговаривали к расстрелу. Я имею в виду Достоевского и письмо Белинского к Гоголю. Сегодняшний тоталитаризм никогда не сможет набрать такого тоталитарного веса.

Не бойтесь цензуры! Радуйтесь! Она нас научит дьявольской изобретательности.