Катастрофа Боинга MH17 быстро растворяется в потоке шокирующих новостей из зоны боевых действий на Донбассе: очередные сбитые самолеты, появление террористов-смертников, новые жертвы среди гражданского населения. Но внимание к падению Боинга не должно ослабевать как можно дольше, причем не только из гуманистического сочувствия к жертвам, и, тем более, не из-за стратегической или моральной выгоды, которую эта трагедия сулит украинской стороне.

Трагедию в небе над Донбассом можно поставить в один ряд с терактами 11 сентября и с крушением польского президентского самолета под Смоленском – и связывает их не сам феномен авиакатастрофы, и не большое количество вызванных ими конспирологических теорий. Сам масштаб этой катастрофы гарантирует ей статус События с большой буквы – события, которое еще долго будет определять не только развитие текущего конфликта, но и понимание процессов, которые к нему привели.

Место крушения Боинга MH17 напоминает сцену из пост-апокалиптического фильма. Но это фильм не о конце света – он о конце государства. «Боинг» имел несчастье рухнуть в серую зону безвластия, в которой на смену государственной власти пришло примитивное право силы. В результате беспрецедентной катастрофы в эту зону безвластия было вынуждено вернуться некое подобие власти – причем власти в качестве средства борьбы с чрезвычайным положением.

Как ни парадоксально, именно такое понимание власти (в первую очередь, государственной), давно было навязано на постсоветском пространстве, в том числе в Украине. Современное государство под давлением рыночных механизмов постепенно отказывается от своих классических обязанностей, ограничиваясь репрессивными и охранительными функциями. Такое государство проявляет себя прежде всего в условиях чрезвычайного положения – чаще всего созданного в результате ухода государства из присущих ему социальных сфер. Несмотря на то, что непосредственной причиной катастрофы Боинга стала российская поддержка сепаратистов, вся эта ситуация опосредованно обнажает причины краха такого «государства чрезвычайного положения».

На протяжении нескольких дней после катастрофы репортажи с места события представляли абсурдные картины полной растерянности прибывших туда работников разнообразных служб, призванных справляться с чрезвычайными ситуациями. Пожарная охрана, скорая помощь, сотрудники МЧС, представители того, что осталось от правоохранительных органов – все они, по сообщениям очевидцев, толклись на месте трагедии в полном недоумении по поводу того, какие действия им предпринимать. Дополнительную дозу абсурда привносили люди в форме ликвидированного новой властью спецподразделения «Беркут»: они явились туда как будто в качестве призрака несуществующего режима, который отчаянно пытается взять реванш ценой тысяч жизней своих сограждан – а теперь и ценой сотен жизней граждан других стран.

Естественно, главная причина этой дезориентации – в том, что спасателям, пожарным и медикам приходилось действовать в окружении агрессивных и плохо управляемых боевиков, на территории, находившейся в состоянии беспрерывного чрезвычайного положения и до падения самолета. Но не стоит отрицать, что относительный успех в сознании этого хаоса был достигнут также и потому, что государство Украина, сейчас являющееся предметом агрессии, на протяжении многих лет отказывалось от исполнения своих непосредственных обязанностей перед гражданами, чем сделало некоторых из них восприимчивыми к российской пропаганде и косвенно подтолкнуло их к вооруженному восстанию против себя самого. Апогей этого процесса был достигнут 17 июля 2014 года, когда пророссийские боевики (если не кадровые российские военные) сбили пассажирский Боинг, чем перевели региональный конфликт в статус глобального.

В общем, символическое значение катастрофы «Боинга» не ограничивается контекстом текущей украино-российской войны. Оно касается в первую очередь той политической формы, которую принято называть «постсоветским государством» - государством, которое последовательно сводит себя к роли полиции или службы по борьбе с чрезвычайными ситуациями: все остальные функции либо приватизируются, либо постепенно забываются. Происходящее в последние месяцы на Донбассе – яркий пример последствий этого процесса. Именно предательство силовых структур – последнего, если не единственного оплота государственной власти – привело к теперешнему хаосу. Это показывает, как насколько хрупким является социальный хребет «государства чрезвычайного положения», которое на первый взгляд может казаться мощным и несокрушимым.

Много говорится о том, какие последствия может иметь для России созданный ею, но все менее контролируемый хаос на Донбассе – от «патриотического Майдана» до тотального закручивания гаек. Съемки с места крушения «Боинга» наводят на еще один возможный путь развития ситуации. Ведь все мы где-то уже видели очень похожих людей в форме МЧС, в полном замешательстве слоняющихся по месту трагедии. Все мы помним, насколько слаженно и эффективно работают российские экстренные службы в чрезвычайных ситуациях – вспомним наводнение в Краснодарском крае, пожары в сибирских лесах, или – почему нет? – этнические погромы в Москве. Рано или поздно, «государство чрезвычайного положения» перестает справляться со своей непосредственной – если не единственной – функцией. Что происходит дальше? В случае России, для получения ответа на этот вопрос нам, возможно, даже не придется дожидаться появления Ростовской или Воронежской народных республик.

Естественно, забвение государством своих непосредственных функций – не исключительно постсоветский феномен. Тут стоит снова вспомнить упомянутую выше катастрофу президентского ТУ-154 с польским президентом и почти сотней представителей властной элиты на борту. В ходе следствия выяснилось, что пренебрежение элементарными процедурами безопасности не обошло стороной и президентский самолет: польская политическая элита привела инфраструктуру своего государства в такое запустение, что сама в конце концов стала жертвой этого процесса. То же самое сейчас можно сказать о политической элите Донбасса – с той разницей, что жертвой спровоцированной ею трагедии стали не представители ее самой, а невинные пассажиры «Боинга».