Я наполовину еврей, наполовину украинец, и даже не знаю, что теперь хуже. Но кем бы я ни был для обиженных оппонентов, они сходятся в том, что считают меня русофобом, как всякого, кто не разделяет взглядов подавляющего большинства – 86 процентов – российского народа.

Признаюсь, что это действительно так, причем не в первый раз. В сущности, я и СССР покинул из-за того, что был не согласен с большинством. Тогда, впрочем, никто не знал, насколько оно было подавляющим. В последние месяцы меня мучает эта проблема, и я ко всем пристаю с одним вопросом.

– Какой был рейтинг Брежнева, когда высылали Солженицына, сажали Буковского или начинали войну в Афганистане?

– Никакой, – отвечают мне, объясняя, что тогда никого не волновало общественное мнение.

– А теперь? – не отстаю я.

– Теперь его именем творится большая политика.

С этим трудно не согласиться, но примириться еще труднее. С тех пор, как "Крымнаш" стали писать в одно слово, я, как и другие несогласные, ищу параллели, надеясь, что уроки XX века помогут понять парадоксы XXI-го.

Естественно, что аналогия с нацистской Германией уже стала общим местом политических дискуссий. Сходство, однако, не ограничивается агрессивным поведением государств и их лидеров. Оно стало возможным лишь благодаря тотальной поддержке большинства.

Ведь Германия времен молниеносных побед Гитлера была действительно единодушной. Конечно, такой она стала после того, как недовольных убрали с глаз долой, лишив страну всякой оппозиции. Важно, однако, что остальные без возражений приняли новый режим, который приносил немцам щедрые геополитические плоды.

В своем классическом труде 'Взлет и падение Третьего рейха” Уильям Ширер писал: "Стороннего наблюдателя, только что прибывшего в страну, несколько удивляло, что немцы, очевидно, не сознавали себя жертвами запугивания и притеснений со стороны бессовестной и жестокой диктатуры и наоборот, они с неподдельным энтузиазмом поддерживали эту диктатуру". Прежде считалось, что в этом виновата лживая, но искусная пропаганда Геббельса, мастерству которого недавно отдал должное и Путин. Однако новейшие исследования показывают, что действенность любой пропаганды определяется не усилиями власти, а готовностью населения ей верить.

– Все мы, – говорят психологи, – соглашаемся только с тем, во что и сами верим.

Пропаганда никого не может переубедить, она лишь выявляет и утрирует скрытые мысли, идеи и комплексы. Поэтому не только нацисты верили Геббельсу. Историки, исследуя архивы гестапо, обнаружили, что в период феноменальных триумфов Гитлера секретная полиция осталась без дела: в стране практически не оставалось недовольных.

Не только рабочие и крестьяне, лавочники и домашние хозяйки, но студенты и профессора, писатели и художники, музыканты и ученые – все поддерживали режим настолько искренне, насколько это можно доказать цифрами и фактами сегодняшних исследований. В глазах предвоенной Германии Гитлер всего лишь исправил кардинальную ошибку Версальского мира, того "диктата", который не простил Антанте ни один немец, каких бы политических взглядов он ни придерживался.

В таком психологическом контексте нацизм стал радикальный терапией, излечивающей "версальский комплекс", поразивший нацию. Другое дело, что лекарство оказалось хуже болезни. После войны союзники поражались тому, что в Германии не осталось нацистов. Они растворились без остатка, раз и навсегда забыв убеждения – и заблуждения – своего прошлого. Нечто подобное произошло после путча 1991 года, когда в России не осталось убежденных коммунистов. Разница, конечно, в том, что они вскоре вернулись под другим именем, но никто так и не признал их виновными.

Прошлой зимой я прилетел в Москву на самолете “Аэрофлота”. Лайнер, как теперь принято, носил имя Андрея Сахарова. Но ведь вполне возможно, подумал я тогда, что еще живут на государственной пенсии люди, которые всовывали в ноздрю академика трубку для принудительного питания во время ссылки в Горьком. Однако, как бы ни были соблазнительны исторические аналогии, они хороши до определенного предела.

Исход Первой мировой войны нельзя сравнить с концом холодной. Если в одной были проигравшие, то во второй – только победители. Ведь свержение коммунизма в СССР было встречено с восторгом обеими сторонами полувекового конфликта. И этот исторический факт не способны отменить 86 процентов.