По пляжу с двумя пластиковыми корзинами в руках неспешно двигается высокий молодой парень в шортах. Время от времени он задерживается возле отдыхающих, ставит свою поклажу на песок и начинает читать стихи, картинно вздымая руки к небу:

«Нежнее пены, краше роз

К вам в гости просится самос.

Не отвергай его, прими,

С души страдания сними.

Без пафоса, надменных жестов

Ты погружайся в мир блаженства».

Игорь – кришнаит, а самос – это пирожок с фруктами и фруктовым соком, шедевр ведической кухни. Дети на пляже уже, похоже, не мыслят свою жизнь без самосов. Когда фигура кришнаита еще только начинает маячить вдалеке, пространство взрывается перекрывающими шум волн восторженными криками: «Самосы идут!»

Кача расположена на берегу Черного моря. По статусу – это Нахимовский район Севастополя, но в реальности – небольшой военный гарнизон и примыкающий к нему поселок. От Севастополя до Качи – 24 километра. 20 с лишним лет после распада СССР здесь медленно ветшала, теряя остатки боеспособности, российская военная база морской авиации, созданная еще при советской власти. Это удивительно, но первыми жертвами присоединения Крыма к России стали именно российские военные, поскольку раньше они за службу за границей получали надбавку к зарплате. Так называемое возвращение Крыма лишило их четвертой части их доходов – где-то сорока тысяч рублей. «Нам, правда, сейчас выплачивают компенсацию – 2 тысячи, – говорит мне знакомый офицер, – но как долго это продлится, никто не знает».

Кришнаит Игорь, любимец сладкоежек – из города Енакиево Донецкой области, родины бывшего президента Украины Януковича. Сейчас совсем рядом с Енакиево идут бои. «Так ты беженец?» – уточняю я. Выясняется, что нет. Пятеро кришнаитов – все из Донецкой области – еще давно решили приехать летом в Качу. «А возвращаться как думаешь?». «Может, навоюются и закончат? – пожимает плечами продавец самосов и сам же себе отвечает: – Да нет – непохоже что-то».

Крым забит беженцами с юго-востока Украины, в Каче их тоже хватает. «На том конце пляжа, – рассказывает мне татарин Арсен (его зовут иначе, но для простоты он так укоротил свое имя), – донецкие, здесь луганские собираются, дальше снова донецкие. Им тут дачи владельцы отдали просто так, должны только платить за воду и электричество». Пляж, несмотря даже на загорающих и купающихся беженцев, выглядит в середине июля пустынно, слегка оживает он лишь в начале августа.

Арсен, торгующий кукурузой и пахлавой, говорит, что его доходы в сравнении с прошлым годом упали в 5-6 раз: «Раньше до полудня продавал 4 ведра кукурузы, а сейчас и одно не могу». Арсен – из Бахчисарая. У него жена и двое детей. Ездит на стареньком «москвиче», который из-за своей потрепанности кажется артефактом 19 века. Я спрашиваю его о Меджлисе и он внезапно приходит в страшное раздражение. «Они там не своим делом занимаются, – говорит он, – нечего против властей выступать».

Счастливы пенсионеры и бюджетники. Пенсии выросли в два, два с половиной раза, зарплаты – в 3-4. Некоторые пожилые люди, получая российские паспорта, плакали. Им казалось, да и все еще кажется, что они обрели милый их сердцу, бесконечно любимый СССР. А это все же не так, о чем свидетельствуют хотя бы мгновенно взлетевшие цены. По моим подсчетам, стоимость главных продуктов питания выросла примерно в полтора-два раза, на некоторые товары – и в три. В магазинах, расплачиваясь, люди все еще напряженно всматриваются в мелочь, определяя ее номинал. Не привыкли пока свободно обращаться с российскими деньгами.

Бывший прокурорский работник (сейчас на пенсии) обижен, что Москва не доверяет местным. К каждому милицейскому или прокурорскому начальнику, по его словам, обязательно приставляют зама из России (обычно из столицы), чтобы тот держал ситуацию под контролем. «Они считают, что у нас сохранились связи с Киевом и мы можем что-то не то сделать», – описывает ситуацию мой собеседник.

На качинском рынке каждый день разворачивается нешуточная дискуссия по политическим вопросам. Женщины жалуются на рост цен, бюрократическую неразбериху, на всякие досадные проблемы переходного периода. «Зато у вас мирное небо над головой» – яростно осаживает их главный рыночный политинформатор с громоподобным голосом. Тоже видимо военный отставник. «Вон посмотрите, что на Донбассе творится, здесь было бы не лучше».

Недовольных в Каче встретить легко. Украинцы, которые клянут Россию: она развязала войну, аннексировала Крым, душит свободу и демократию, – совсем не редкость. Офицер в отставке, родом из Тернополя, служивший здесь же на российской военной базе, пересказывает мужикам на лавочке последние новости. Он только что смотрел украинское телевидение. «Почему, – зло спрашивает отставник, – части Боинга передают в Москву? Что за скотство!» Мужики сначала вяло что-то бормочут, что, может, это все и не так, а потом просто пытаются перевести разговор на другую тему. На украинцев здесь смотрят как на пострадавших. Никто лишний раз обижать их не хочет.

Но есть и другие… Российский летчик, коренной крымчанин, говорит мне, что чувствует острую обиду за Украину. Ему около 40 лет, то есть большую часть своей жизни он прожил именно в Украине. Закончил украинскую школу, прекрасно владеет языком. Ему не нравится многое. Будучи владельцем нескольких продуктовых магазинов, он уже сейчас предвидит бюрократический произвол, который, как он считает, характерен именно для России. Он абсолютно уверен, что украинские правила для бизнеса проще и прозрачнее. «Раньше я любил Крым, – говорит он, – а теперь хочу уехать в Новую Зеландию».

«У нас в доме два телевизора, – говорит тетя Галя, ей под семьдесят. – Дед смотрит Украину, а я – Россию. Между нами Майдан. Он теперь получает пенсию семнадцать тысяч рублей. Я вот и говорю, почему мы, россияне, должны ему, который нас ненавидит, платить такие деньги!?»

Лет пять живет в Каче Иван, строитель из Закарпатья. Встретил здесь женщину, женился. Поддержал Россию в последних событиях. Один его брат – в Питере, другой – в Праге. «Звонит мне давеча тот, который из Праги, – рассказывает Иван, - Говорит, я вас москалей убивать буду. Это он про меня и брата из Питера».

Вывески на украинском в Симферополе и Севастополе на каждом шагу. С ними, похоже, никто не ведет войну. Но и примет нового Крыма не меньше. Георгиевские ленты на антеннах авто, российские флажки на каждом прогулочном катере в бухтах Севастополя и на Балаклаве, майки с «вежливыми» людьми и бесконечными вариациями Путина. Легкомысленная на бретельках женская маечка страстно выдыхает: «Как долго я тебя ждала, Вова!» В местном магазине зажигалки с надписью «Крым – Россия» продают только своим.

«Это все Кали-юга, – грустно поясняет продавец самосов из Енакиево, – четвертая из четырех эпох, отпущенных человечеству. Духовность уменьшилась в четыре раза».

Но, видимо, не все так плохо, поскольку проходя мимо очередного отдыхающего, он обращается к нему не просто уважительно, а, можно сказать, концептуально: «Человек гармоничный, скушай самос отличный».