В советское время было гораздо проще, чем сейчас определить, кто политзаключенный, а кто — нет.

Политзаключенными считались все инакомыслящие, преследуемые по двум статьям УК РСФСР — 70-й («антисоветская агитация и пропаганда, направленная на подрыв и свержение советского строя») и 190-прим («распространение заведомо ложных клеветнических измышлений, порочащих советский общественный строй»).

Сегодня, когда в российском Уголовном кодексе нет чисто политических статей, выявить политзаключенного среди множества неправосудно осужденных не так-то просто. Поэтому российские правозащитники признают политзаключенными обвиняемых по 282 УК РФ — «возбуждение ненависти или вражды», по 28–прим — «организация экстремистского сообщества», по 213 — «хулиганство», по 159, ч.4 — «мошенничество в особо крупном размере», по 275-й — «государственная измена», по 205-й — «терроризм». То есть, практически, по любой статье УК РФ.

Вспомним дело Даниила Константинова — его ведь обвиняли в убийстве, а уж потом при вынесении приговора судья переквалифицировала обвинение на хулиганство.

Списки

«Законодателем моды» по части политических заключенных в мире считается международная организация Amnesty International. Именно она признает тех или иных арестантов узниками совести или политическими заключенными. Добиться от Amnesty International признания политзеком крайне трудно.

Речь в критериях признания, которые не всегда учитывают наши российские реалии, вот почему, например, западные правозащитники не признали Андрея Барабанова — «узником совести», признав при этом таковыми почти всех остальных «болотных»?

Amnesty смутило, что Барабанов полицейского «за ногу потянул», на этом основании в его действиях усмотрели насилие. Но ведь известно, что сам Барабанов был избит, да и вообще стоило ли вслед за российской властью делить «болотников» на «чистых» и «нечистых», когда достаточо произвольно кого-то из них обвиняли только лишь в участии в массовых беспорядках, а кого-то еще и в сопротивлении сотрудникам полиции? И поэтому-то не подлежащим амнистии.

Первым политическим заключенным в путинской России в 2005 году Amnesty International признала ученого Игоря Сутягина, которого в 2004 году Мосгорсуд осудил на 14 лет колонии строгого режима за шпионаж. (В июле 2010 года Сутягина неожиданнно привезли из архангельской колонии, где он отбывал наказание, и поменяли на одного из российских шпионов, попавшихся в США).

В мае 2010 года узником совести был признан глава организации «Правовая основа», член Свердловской ОНК Алексей Соколов, осужденный по сфабрикованному делу о разбое на 5 лет колонии.

В мае 2011 года, наконец, Amnesty назвала политическими заключеннымии Михаила Ходорковского и Платона Лебедева.

Устав ждать, пока «Международная Амнистия» обратит внимание на отечественных политзеков, российские правозащитники начали сами составлять списки. В 2004 году такой список представила организация «Общее действие» — она объединяла представителей всех крупных правозащитных организаций России.

В феврале 2006 года в Сахаровском центре открылась выставка «Политическое правосудие и политические заключенныке современной России».

На выставке показали почтовые марки с портретами политзеков — всего 75 человек. Там были представлены «ученые–шпионы», «кавказские и исламские террористы», сотрудники компании ЮКОС, лимоновцы.

Сегодня в России есть несколько организаций, которые составляют списки политзаключенных. Есть свойсписок у русских националистов. Он, кстати, не такой уж большой — всего около 20 человек.

Постоянную работу по мониторингу задержанных и осужденных, которые могут быть признаны политзаключенными, с 2008 года ведет «Союз солидарности с политзаключенными».

За это время в списке оказалось 252 человека. Многие из них уже освободились, кто-то умер. На сегодня под стражей или под домашним арестом — 55 человек, плюс еще 14 человек, которых преследуют в уголовном порядке без содержания под стражей.

Это — журналисты и блогеры, критиковавшие власть, ученые, назначенные шпионами, последний узник по делу ЮКОСа Алексей Пичугин, защищавший солдат от воровства командиров майор Игорь Матвеев.

Отдельная категория — гражданские и политические активисты, оппозиционеры. Их начали преследовать после декабря 2011 года, тогда, когда начались массовые политические протесты. И одним из лозунгом оппозиции стал — «Свободу политзаключенным!»

В списке Правозащитного Центра «Мемориал», который почти полностью совпадает со списком Союза солидарности с политзаключенными — 43 фамилии.

Эти две организации совместо разработали критерии, согласно которым те или иные арестанты признаются политзэками.

Если коротко: в уголовном деле должны быть серьезные процессуальные нарушения, фальсификация обвинения, неадекватность применения закона. При изучении материалов дела становится понятно, что преследуя этого человека, власть руководствуется политическими мотивами. Правозащитники подчеркивают, что к политическим заключенным они причисляют не только своих единомышленников, но и тех, чьи взгляды они не поддерживают, но в чьих делах присутствует политическая составляющая.

Медведев — не Горбачев

В феврале 2012 года на одном из протестных митингов в Москве в очередной раз было высказано требование об освобождении политических заключенных. В администрацию президента Медведева понесли список из 34 фамилий. Было много разговоров, что вот-де, Медведев может повести себя, как Михаил Горбачев, отпустит политзэков, и начнется новая перестройка. Но никакой перестройки не случилось. В апреле 2012 года из всего списка Медведев помиловал лишь только одного Сергея Мохнаткина.

Тогда еще было много разговоров о том, являются ли люди из этого списка политическими заключенными, или они всего лишь неправосудно осужденные.

Вот, например, Алексей Пичугин, сотрудник службы безопасности компании ЮКОС, осужденный на пожизненное заключение. Если мы верим его защитникам, ему самому, не признающему себя виновным, читаем материалы дела и понимаем, что дело — сфальсифицировано. Но при этом знаем, что следствие хотело от Пичугина показаний на Ходорковского, а Ходорковского даже Amnesty International признала узником совести, то кто тогда Пичугин — лишь неправосудно осужденный, или все-таки политзек?

Как становятся политическими

Политическими заключенными не рождаются. Помню, как мы с Аней Каретниковой, членом «Союза солидарности с политзаключенными», навещали в ИВС на Петровке только-только арестованных «болотников». Мы спрашивали у них, признают ли они себя политзаключенными, помню, что этот вопрос был для них страннен, они вообще не понимали, почему оказались за решеткой и что с ними будет дальше. А потом при каждом новом посещении я замечала, как они менялись и из простых рассерженных горожан, вышедших на площадь попротестовать, превращались в гражданских активистов, а потом и в политических заключенных.

Очевидно, что никому из них не хотелось сидеть в тюрьме, но и признать свою вину они не могли — настолько были оскорблены и потрясены фабрикацией дела, нежеланием следствия разбираться по существу. В то же время поддержка незнакомых людей, поддержка гражданского общества давала им силы держаться в тюрьме и чувствовать себя «политическими».

Эта трансформация из простых граждан в политзеков прослеживается в выступлениях на суде. Вот что говорит в своем последнем слове в Замскворецком суде Алексей Полихович: «Нас преследуют не с целью оценить наши поступки справедливо. На самом деле очень многие могли оказаться на нашем месте, чтобы они ни делали на Болотной. Мы взяты в заложники властью у общества. Нас судят за болезненные ощущения чиновников от гражданской активности 2011—2012 годов, за фантомы полицейских начальников. Нас сделали персонажами спектакля для наказания общества».

Что дает неправосудно осужденному статус политического заключенного? Помогает ли он? Ускоряет ли процесс освобождения или, напротив, может повредить, вызвав раздражение следователей и судей?

Опыт многих резонансных дел показывает, что признание осужденного политзаключенным во многих случаях, если не сразу, то через какое-то времени может помочь. Вспомним историю Игоря Сутягина: уверена, что, если бы адвокаты, правозащитники и журналисты на протяжении всего его срока (от ареста до освобождения прошло более шести лет) не продолжали говорить о нем, как о политзаключенном, то его никогда бы не поменяли на российского шпиона и он так бы до сих пор сидел в колонии.

Конечно, не все политзаключенные освобождаются досрочно, кто-то сидит и «до звонка», но этот статус дает моральное удовлетворение. Кроме того, имея такой статус проще получить на Западе политическое убежище.

Так было с советскими диссидентами, Так происходит и с нашими российскими несогласными.

Вообще удивительно, как многое возвращается сегодня в нашу жизнь из того советского прошлого. И не только то, что мы презрительно называет «совком».

В 70-е годы прошлого века Александр Солженицын создал Фонд помощи политзаключенным и их семьям, вложив туда гонорары за издание «Архипелага Гулаг». Возглавить Фонд писатель и политзэк предложил известному диссиденту Александру Гинзбургу, тоже политзэку.

40 лет спустя другой политзаключенный Михаил Ходорковский решил заняться помощью политзэкам и поручил этот проект Марии Бароновой. Тоже проходившей по громкому политическому делу.

Стоит ли говорить, что история Фонда Солженицына была достаточно драматичной — многие из тех, кто в разные годы его возглавлял и работал в Фонде, были арестованы или были вынуждены эмигрировать.

Надеюсь, что у нового проекта Ходорковского будет более счастливая судьба.

Ведь история хоть и повторяется, но каждый раз — это чуть другая история...