В нынешних украинских общественно-политических условиях "Борьба с коррупцией" уже давно стала самой популярной темой украинской политики.

О ней говорят все: от власти и до оппозиции. Кто-то даже берет ее «на щит», провозглашая именно преодоление коррупции своей ключевой задачей.
Создаются «фронты», собираются комиссии. Пишутся громадные трактаты.

Мне все это напоминает ситуацию пожара, когда собравшиеся вокруг горящего здания люди не тушат его, а собирают подписи против пожара, организуют «антипожарные общества», утверждают резолюции, после чего пытаются искать виновного. А здание все догорает…

Вот только взяточничества от этого становится не меньше.

И внутренне чувство подсказывает, что тут все же нужно «подправить что-то в Консерватории», то есть переходить от следствий к первопричинам.
У нас еще с советских времен все убеждены, что лучшее средство борьбы со взяточничеством и казнокрадством – это «жесткая власть», концентрированная в одних руках, которая будет беспощадно карать всех «коррупционеров».

Однако в истории мы можем проследить один занятный парадокс.

Казнокрадство достигало невиданных, легендарных высот, о которых после слагали легенды, в государствах, построенных на деспотических принципах единовластия.

Многие читали о безудержном взяточничестве и хищениях оттоманских визирей и пашей, цинских мандаринов и московских бояр и воевод. Хотя и Османская империя, и Цинский Китай, и Московское царство были государствами с жестко централизованной, деспотической властью. И за преступления против государства там всегда очень жестко карали. Но на место казненного взяточника всегда приходил новый, который начинал заниматься еще более жесткими поборами.

Очевидно, в деле преодоления коррупции сам факт «жесткости» власти не играет особой роли, иначе все эти передушенные визири и казненные бояре должны были бы сыграть свою роль в уменьшении казнокрадства в своих государствах.

Все деспотии объединяет один общий принцип в построении государственного аппарата. Во главе государства стоит монарх, а в его подчинении находятся рабы (более или менее приближенные). Свободных людей, наделенных волей и правах, в деспотии не бывает. А чем может заниматься раб в свободное от выполнения поставленных задач время? Только воровством, которое и составляет смысл его жизни. У него нет свободы, нет собственного достоинства, нет глобальных целей. Зато все это он может себе компенсировать за счет хозяйского добра. А если все общество – общество рабов, то в нем каждый – потенциальный расхититель. Значит, крадут в таком обществе постоянно и все. Не смотря на любые репрессии.

Что имеем в случае украинской «борьбы с коррупций». У нас ее представляют себе так: подчинить всех бюрократов в рамках одной вертикали, превентивно посадить нескольких, отчитавшись в победе.

Возьмем среднестатистического бюрократа. Зарплата у него официально мизерная. Продвижение по службе зависит от лояльности и от того, сможет ли он удержать доверие вышестоящего руководства. А доверие имеет весьма конкретное измерение в денежных знаках. И вообще, занять любую должность невозможно, если не обеспечить финансовые потки «наверх».

Кроме того, бюрократ прекрасно понимает, что его в любой момент могут «назначить виноватым», убрать с должности, чтобы освободить ее для более «приближенного».
И во всех случаях удержаться на плаву может только тот, кто имеет надежную поддержку в вышестоящих эшелонах. А эту поддержку можно только купить.

Верит ли кто-то, что  таких условиях чиновник не будет заниматься поборами, не будет выстраивать коррупционные схемы

И это не зависит от количества заведенных в рамках «борьбы с коррупцией» дел. Если даже посадят каждого третьего, то это лишь укрепит систему. Ведь все бюрократы лично увидят, что они должны лучше удовлетворять все потребности своего руководства.

Жесткая централизация власти – это не средство борьбы с коррупцией, а питательный бульон для ее роста. То, что один чиновник отвечает своей должностью только перед другим чиновником, а тот – перед третьим и т.д., создает глобальную систему поборов, которую в принципе невозможно изменить.

Значит, единственный реальный путь борьбы с коррупцией – это децентрализация власти. Конечно, выборность местных администраций не приведет в их руководство ангелоподобных личностей. Более того, избираемый администратор может заниматься не меньшими поборами, чем его назначаемый сверху коллега. Однако, его взятки – это уже будет его личная инициатива, а не проявление системы. Если же он будет дополнен на местном уровне такими же избираемыми прокурором и судьей, то вероятность того, что его привлекут к ответственности, существенно вырастет. Ведь избираемый прокурор сделает все, чтобы привлечь избираемого главу администрации к ответственности, сделав себе политическую карьеру и заняв его место. Что в принципе невозможно, если и местный бюрократ и прокурор назначаются в рамках одной системы.

Коррупция у нас – это вопрос системы. Бороться с ней путем «укрепления вертикали» - это только укреплять эту систему, доводя ее до совершенства. А вся борьба с ней административными  методами (путем посадки «отдельных чиновников» за «отдельные факты» в «отдельных регионах») – попытка произвести благоприятное впечатление.
Пока бюрократия состоит из «рабов системы», то казнокрадство и поборы будут неустанно возрастать. Ибо воровство – сущностный признак и обратная сторона рабства.
Реальная борьба с коррупцией предполагает ломку системы, что невозможно сделать без децентрализации государственного управления. Только так можно диверсифицировать пути назначения на должности, а, значит, оборвать основные коррупционные финансовые потоки.

И здесь не нужны реформы. Нужно «с мясом» обрывать финансовые потоки.

Без всего этого отдельные факты «антикоррупционных дел» - это просто пропагандистские акты, направленные на укрепление нынешнего государственного режима.

Петр Олещук