Страсти настолько накалились, что общество и без того не отличавшееся способностью слушать точку зрения, отличающуюся от точки зрения слушателя, утратило и ту, что имело.

Отчасти эта потеря оправдана, так как не любое мнение может рассматриваться как "точка зрения". Называть подлость неподлостью (и тем более доблестью) – это не точка зрения. Это или подлость, или нравственная слепота, или же просто глупость. И мнение, что дважды два равняется пяти – это тоже не точка зрения. Это безграмотность.

Более того, нравственный вывих с осложнениями в форме шовинистической горячки исключил из числа точек зрения и многие взгляды, которые более-менее адекватно отражают те или иные стороны действительности. Просто эти взгляды стало невозможно озвучивать: любое упоминание о них для больного общества – как стопка водки для запившего алкаша.

При нормальном состоянии общества вполне можно было бы, а порой и нужно было говорить, например, о внешнеполитической доктрине США, об американской политике в отношении бывшего СССР или об отношении к некоторым вопросам истории и этнологии, господствующим в украинском обществе. Но для общества, опьяненного патриотической сивухой, эти темы запретны. И понятно – не о чем угодно можно говорить с кем угодно.     

Но, как всегда у нас бывает – края-то не знаем, вместе с водой оказался выплеснут и ребенок. В условиях стремительного наступления власти на совесть под запретом оказались и темы, обсуждать которые, думать о которых, понимать которые нам совершенно необходимо.

Так, например, любое некомплиментарное поминание наших собственных грехов – я говорю о грехах тех, кого непонятно с чьей нелегкой руки стали называть "либералами" и кого гораздо правильнее называть "интеллигенцией", понимая под интеллигенцией нравственный авангард общества, людей, наиболее чутких к голосу совести и наиболее способных к различению хорошо и плохо – так вот, любой разговор о наших собственных грехах стал восприниматься частью аудитории как подыгрывание власти в ее не объявленной, но оттого не менее реальной войне против совести и людей, для которых "совесть" не пустое слово.

Складывается ситуация, которую можно было бы назвать забавной, если бы она не была совсем несмешной. Любая критика власти невозможна в условиях всё более и более ужесточающейся цензуры и, что вполне естественно – они же себе не враги – самоцензуры СМИ. А любой серьезный разговор о нас самих и о том, что и как нам надлежит делать, чтобы не повторять уже совершенных ошибок, невозможен потому, что воспринимается аудиторией солью, посыпаемой на нанесенные клятой властью раны. Это уже не самоцензура. Это –  отреагирование психотравмы. Вещь совершенно естественная – примерно той же природы, что и патриотический психоз. Но естественность такой реакции не делает ее менее опасной. Если мы даже в себе и в своей собственной внутренней истории не можем разбираться, то как же мы будем заниматься реальным анализом истории всего общества?

В общем, получается так, что накалившиеся страсти парализуют интеллектуальную работу не только той части общества, которая к этой работе не способна принципиально за неразвитостью необходимых для нее психических органов. Но и те, у кого эти органы развиты в гораздо большей мере, тоже оказываются неспособными применить имеющиеся у них инструменты по назначению. Потому что у них от эмоционального напряжения руки трясутся и "эмоцио" таким образом парализовало "рацио".

А что в результате? А в результате общество лишено способности думать. Именно это и происходит с теми – отдельными ли людьми или целыми народами – кого бог собрался наказать.