Путинская Россия почти ничего не умеет, кроме выкапывания полезных ископаемых из земли, их продажи на мировых рынках, и использования этих денег только в двух направлениях: (1) воровства и (2) бессмысленного поддержания гос. сектора через вооружение и бесконечное увеличение «силового блока».

Причем (1) и (2) взаимосвязаны тем, что из (2) утекает примерно 50-60% на (1). Таким образом сейчас решается проблема «занятости» населения, которое ничего полезного не производит, и при этом решается проблема финансирования бездонных карманов тех, кто «руководит» Россией.

Я утверждаю, что эта модель несостоятельна и она рухнет.

Достаточно посмотреть на процентную долю затрат по армии, государственному ВПК (ведь в России, в отличие от американского, ВПК почти что весь государственный), ФСБ, полиции и т.д., в процентах от ВВП, и сравнить эти показатели с американскими затратами на армию, государственному ВПК, ЦРУ, ФБР, полиции и т.д., в процентах от ВВП, и все сразу станет ясно.

Путин финансирует силовиков всех мастей, чтобы (1) украсть как можно больше денег, потому что это легко, и (2) чтобы было, чем «занять» людей.

Вторая причина дает и прекрасный бонус: есть чем утопить несогласных в морях крови.

Старший научный сотрудник Института Гайдара Сергей Жаворонков, с которым я познакомился вчера в студии Останкино, может точно дать все цифры по всем показателям, которые я перечислил выше – как для России, так и для США.

Путин загонит Россию туда, куда ее загнал Рональд Рейган, когда развязал новую гонку вооружений и программу «Звездных войн». Только в этот раз это делает не американский лидер, чтобы уничтожить Империю Зла – СССР, а российский... «лидер», чтобы уничтожить Россию.

По этому поводу я рекомендую прекрасную статью известного экономиста Евсея Гурвича, которую он опубликовал в газете «Ведомости» еще в апреле этого года. Россия НЕ страдает от нехватки экспертов и профессионалов. Она страдает от Путина и от путинизма, от нелегального захвата и узурпации власти, и от путиномики.

Пушки или масло — выбор между вооружением и потреблением

Только высокоразвитая страна может без ущерба для себя действовать как сверхдержава

Евсей Гурвич

Vedomosti.ru

23.04.2014

«Да такие люди, да в таком государстве, как Россия, не имеют права плохо жить», — говорил Виктор Черномырдин. Пусть это будет эпиграфом к нашей статье. Социологические опросы показывают, что подавляющее большинство россиян одобряет присоединение Крыма, об этом же говорит и возросший рейтинг президента Владимира Путина. Однако сознают ли наши граждане все (включая отдаленные) последствия этого события? Представляется, что у них не было возможности полностью понять «цену» Крыма, поскольку ее публичное обсуждение в основном свелось к частному вопросу о санкциях. Попробуем хотя бы частично восполнить это упущение.

Санкции, которые до сих пор ввели власти США и ЕС, вряд ли ощутимо скажутся на нашей экономике. Против более серьезных ограничительных мер выступает западный бизнес, ведущий торговлю с Россией либо прежде инвестировавший в нашу страну и не желающий терять рынки сбыта и свои активы. Дополнительные расходы на интеграцию Крыма весомы, но все же не настолько, чтобы потопить нашу экономику. Тем не менее можно с уверенностью сказать, что потери в конечном счете окажутся очень велики, просто механизм негативного влияния будет иным, а действие не ограничится месяцами или даже годами. Конечно, масштабы урона зависят от того, как далеко мы пройдем по тому пути, на который свернули, резко выдвинув на первый план геополитические задачи в ущерб интересам экономики.

Вероятно, один из главных мотивов наших действий в крымском вопросе — стремление продемонстрировать себе и остальному миру, что Россия остается сверхдержавой, способной определять глобальную повестку дня и вносить изменения в карту мира. Однако статус великой державы недешев — он требует серьезных расходов, причем не однократных, а постоянных. По данным Всемирного банка (рассчитанным по единой методике и потому допускающим сопоставление между странами), военные расходы России в пропорции от ВВП в 2012 г. уже составляли 4,5% — почти вдвое выше среднего мирового уровня и среднего уровня по странам НАТО (2,5%). Закон о бюджете предусматривает дальнейший форсированный рост расходов на оборону: за 2014-2016 гг. они должны увеличиться на 61%, тогда как расходы на образование и здравоохранение растут лишь на 22-23%.

Безопасность за счет здоровья

Понятно, что большие военные расходы обеспечиваются либо за счет высоких налогов (т. е. в ущерб развитию), либо за счет недофинансирования каких-то других направлений. Старые учебники экономики начинались со схемы «пушки или масло», наглядно объясняющей, что если страна вооружается, то у нее остается меньше ресурсов для потребления. Международные сопоставления позволяют быстро понять, чем мы жертвуем ради пушек: прежде всего, Россия сильно отстает по государственным расходам на здравоохранение. В прошлом году они составили 3,5% ВВП — почти вдвое меньше среднемирового уровня, который превышает 6% ВВП. Отстаем мы (хоть и в меньшей степени) и по расходам на образование. Лично мне представляется, что нам имело бы смысл ограничить расходы на оборону и безопасность (где мы тоже намного опережаем другие страны) и за счет этого больше тратить на образование и здравоохранение. По большому счету именно от качества человеческого капитала зависит будущее страны. По многим показателям мы здесь вообще не соответствуем положению развитой страны, находясь за пределами первой сотни мирового рейтинга. По данным ООН, Россия занимает 134-е место (среди 207 стран) по продолжительности жизни, отставая от Бангладеш, Гватемалы, Гондураса и многих других слаборазвитых стран. Однако, в принципе, общество может решить, что статус великой державы для него важнее долгой здоровой жизни, — оно только должно сознавать реальную цену такого выбора.

Продолжение нынешней конфронтации с Западом неизбежно приведет к дальнейшему увеличению наших военных расходов. Ведь намного более развитая экономика позволяет, например, НАТО иметь (в сопоставимых ценах) в семь раз большие, чем у России, военные расходы, несмотря на меньшую их долю в ВВП. Противостояние может поставить вопрос о необходимости стратегического паритета, что потребует очень серьезного перераспределения бюджетных ресурсов — многое из того, что сейчас работает на повышение уровня жизни и развитие, придется тогда перебросить на оборону. Причем, войдя в такую гонку, страна теряет возможность контролировать военные расходы — они уже определяются не реальными возможностями экономики, а нарастающими представлениями о внешних вызовах и угрозах. В результате рано или поздно экономика оказывается просто не в состоянии нести сверхдержавное бремя.

Такой сценарий основывается отнюдь не на теории, а на реальном опыте СССР. Советскому Союзу удавалось сохранять относительную военную конкурентоспособность по отношению к Западу до тех пор, пока повышались цены на нефть и быстро росла экономика. Как только нефть начала дешеветь, а экономика затормозилась — обнаружилось, что ресурсов не хватает ни на военные расходы, ни на обеспечение повседневной жизни. Как не раз указывали экономисты, именно гонка вооружений, в которую вступил СССР, в конечном счете привела к тому, что наш президент назвал «величайшей геополитической катастрофой XX века». Стоит ли вновь вступать на этот путь?

Еще один мотив нашей политики в крымском вопросе, вероятно, основан на вере в то, что сильная страна может и должна действовать в сфере своих интересов, ни на кого не оглядываясь. Для отдельного человека такой подход может выглядеть привлекательно, по аналогии с известной моральной максимой «делай, что должно, и будь что будет». Вероятно, именно поэтому немало независимых людей подписало коллективное письмо в поддержку властей по крымскому вопросу. Однако такой принцип неприемлем, когда речь идет о судьбе целой страны — здесь необходимо сорок раз отмерить близкие и далекие результаты каждого шага.

Экономические последствия для нас во многом определяются тем, как действия страны воспринимаются инвесторами. Их при этом волнуют не моральные или правовые аспекты, а сугубо прагматические вопросы. С точки зрения бизнеса важно то, что Россия сделала совершенно неожиданный ход, резко изменивший весь экономический ландшафт: обменный курс, процентные ставки, фондовые индексы, доступность кредитов и т. п. К этому нужно добавить потенциальные последствия дополнительных санкций: кто сегодня может сказать, как дальше будет развиваться и чем разрешится ситуация в Восточной Украине, что будет с Приднестровьем? В результате отказ действовать в международных делах по общим правилам, каковы бы ни были причины, бизнес однозначно воспринимает как источник неконтролируемых, не поддающихся учету рисков, подрывающих инвестиционную привлекательность страны. Такие риски в исключительных случаях могут компенсироваться уникально высокой рентабельностью инвестиций — но не видно, каким образом можно получать сверхприбыли в стране с низкими темпами роста, слабеющей валютой, дорогими ресурсами и неблагоприятным деловым климатом. Развитие российской экономики оказывается тогда очень проблематичным. Во-первых, на риски отреагируют не только иностранные, но и российские инвесторы, в результате чего на долгие годы возрастет отток капитала. Во-вторых, прямые иностранные инвестиции — важнейший канал освоения наиболее современных и производительных технологий, без которых невозможно не только ликвидировать, а даже сократить наше отставание от ведущих стран мира.

Тот, кто хочет все сразу

При всей своей специфике Россия до сих пор была членом клуба наиболее влиятельных стран — «большой восьмерки», стояла на пороге приема в ОЭСР — респектабельную организацию, объединяющую все успешные экономики. Принадлежность к этим организациям гарантирует ясную и предсказуемую политику страны и тем самым служит надежной рекомендацией для инвесторов. Теперь Россия будет восприниматься как эксцентричный игрок-одиночка, играющий по собственным, одному ему известным правилам и способный на любые сюрпризы. Подобные страны, как правило, не отличаются экономическими достижениями. Если не брать крайний случай — Северную Корею, то в основном эта компания состоит из нефтедобывающих стран, а наиболее яркие ее представители — Венесуэла и Иран. Основным содержанием 14 лет, в течение которых Уго Чавес возглавлял Венесуэлу (1999-2012), были яркие политические выступления против доминирования США в Латинской Америке, обеспечивавшие ему высокую поддержку своего электората и популярность среди других развивающихся стран. При этом за годы правления Чавеса объем ВВП на душу вырос лишь на 14% (несмотря на семикратный (!) рост цен на нефть), т. е. душевой рост экономики составлял 1% в год. Сохранять популярность при таких провальных экономических результатах можно только за счет счастливой конъюнктуры нефтяного рынка, обеспечивающей повышение уровня жизни, несмотря на топчущееся на месте производство. Иран показывает лучшие результаты, однако его экономика напоминает советскую — она остается «мобилизационной», нацеленной не на благосостояние граждан, а на усиление государства. История показала, что такая модель несовместима с современным инновационным развитием — еще ни одну страну она не сделала по-настоящему благополучной и успешной.

Особняком здесь стоят США. Они нередко действуют на мировой арене, исходя из собственных представлений, не обязательно имея правовое обоснование, например в виде резолюций ООН. Иногда такое поведение создает для них локальные экономические проблемы (например, война в Ираке стала источником серьезных бюджетных проблем), но все же не мешает США оставаться мировым экономическим лидером. Такая ситуация объясняется двумя факторами. Во-первых, США согласуют свои действия с другими ведущими странами, на долю которых приходится большая часть мирового производства (только США и ЕС в сумме производят 45% глобального ВВП), поэтому они в любом случае не оказываются в экономической изоляции. Во-вторых, передовые позиции США в экономическом, финансовом и технологическом развитии обеспечивают им непоколебимое доверие инвесторов и тем самым устойчивость — все, например, помнят, что финансовый кризис, начавшийся на американском ипотечном рынке, парадоксально привел к бегству капитала в США.

Вывод состоит в том, что только высокоразвитая страна может (с оговорками) без ущерба для себя действовать как сверхдержава. Иными словами, геополитические амбиции не должны опережать экономический потенциал страны. Этим принципом, судя по всему, руководствуется Китай, существенно укрепивший свою мощь, но не за счет наращивания военной нагрузки на экономику (она остается ниже среднемировой), а благодаря уникально быстрому экономическому росту (в 26 раз за 35 лет!). Китай, несомненно, имеет немалые геополитические притязания, однако реализует их постепенно, без резких движений, способных стать источником политической или экономической дестабилизации. Так, в 1997 г. Гонконг — через 155 лет после отторжения англичанами — официально вошел в состав Китая с условием (неукоснительно соблюдаемым), что на протяжении 50 лет центральное правительство не будет вмешиваться в его управление и экономику. Китайцы явно помнят древнюю мудрость «тот, кто хочет все сразу, постепенно не получает ничего».

Ни пушек, ни масла

Ситуация в российской экономике еще в прошлом году резко ухудшилась. Рост замедлился почти втрое, инвестиции сократились (причем в контролируемых государством естественных монополиях на 20%). В начале нынешнего года инвестиционный спад и отток капитала усилились. Пока правительство не только не внесло изменений в экономическую политику, адекватных масштабам проблем, но даже не выработало ясного объяснения причин торможения производства. Наиболее убедительным выглядит диагноз, поставленный Всемирным банком: он называет причиной торможения российской экономики «кризис доверия» со стороны бизнеса, что исключает надежду восстановить рост производства за счет поверхностных мер без изменения базовых условий — таких как участие государства в экономике и его отношения с бизнесом.

Проведенные недавно автором оценки долгосрочного потенциала роста российской экономики показали, что он лишь немного превышает 2% в год (см. «Бессмысленный рост расходов» — «Ведомости» от 9.09.2013). С тех пор ухудшились прогнозы по ценам на нефть: вместо медленного повышения ожидается их постепенное снижение. В сочетании с дополнительными геополитическими рисками и вероятным ростом бюджетных расходов на оборону это выводит нас на траекторию роста не более 1% в год. Именно такой рост ожидается и в нынешнем году — если не будет новых оснований для оттока капитала и санкций. При более глубоком вовлечении России в конфликт на Украине неизбежен спад российского ВВП. Между тем мировая экономика, восстановившись от кризиса, ускорится — ее среднегодовой рост в ближайшие годы будет составлять 3,5-4%. Иными словами, Россия будет все больше отставать и от развитых, и от наиболее динамичных развивающихся стран, а доля российской экономики в мировом ВВП тогда снизится с прошлогодних 2,9 до 2% к 2020 г. и менее 1% к 2030 г. Соответственно, втрое упадет и наше реальное значение в мировой экономике и политике. В переводе на сегодняшнюю ситуацию это означало бы, что в мировой табели о рангах мы оказались несколько выше Венесуэлы и Аргентины (0,5 и 0,7% глобального ВВП), но ниже Турции и Индонезии (1,1 и 1,2%). Устраивает ли нас такая роль, отвечает ли она нашим амбициям?

Проблема не только в том, что при слабом росте экономика имеет ограниченные ресурсы для решения стратегических задач. Нужно также учитывать, что производство современных вооружений требует самых передовых технологий, а их использование — высококлассного образования. Отставание в развитии и образовании при невозможности закупить технику за рубежом неизбежно сделает армию неконкурентоспособной. Не было и не может быть сверхдержавы со слабой, недееспособной экономикой. Таким образом, на вопрос, пушки или масло, со временем может быть получен худший из возможных ответов: ни пушек, ни масла.

Этот прогноз невозможно ни игнорировать, ни обойти — законы экономики непреложны, как законы природы. Если в вопросах внутренней или внешней политики стороны могут долго — иногда десятилетиями — занимать диаметрально противоположные позиции, по-своему трактуя одни и те же факты, то экономические результаты объективно измеримы и в конечном счете ощущаются каждой семьей. Подтверждением может служить российская экономика в целом или проект, имеющий отчетливую геополитическую составляющую, — создание в Москве международного финансового центра. Экономика, задавленная грузом избыточного государственного регулирования и силового давления, остановилась, как только перестали расти цены на нефть. Попытка построить финансовый центр, минуя создание базовых условий (защита прав инвесторов, независимые суды, надежная инфраструктура), как и предсказывали независимые экономисты, провалились — за пять лет реализации проекта Москва перешла в рейтинге глобальных финансовых центров с 60-го (среди 62 оцениваемых городов) на 73-е место (правда, среди 83 городов).

Россия сейчас стоит перед выбором, который определит ее судьбу на десятилетия. Если мы продолжаем любой ценой решать геополитические задачи, невзирая на экономические последствия, то рискуем стать калифами на час — после нескольких эффектных локальных успехов перейти в разряд среднеразвитых стран уровня Турции и Индонезии (с соответствующим политическим весом). Если же мы думаем о том, как надолго сделать страну богатой и сильной, то необходимо мобилизовать политическую волю на восстановление доверия инвесторов и проведение серьезных реформ, которые выведут нашу экономику из застоя и придадут ей новую динамику. А экономические успехи обеспечат повышение и качества жизни, и ее продолжительности, и политического влияния в мире. Очень надеюсь, что страна сделает правильный выбор.

Автор — президент Ассоциации независимых центров экономического анализа