В войне против Украины Кремль выкладывается на 200 процентов. А на сколько процентов выкладывается Украина?

Порой для этого достаточно пару раза включит телевизор, настроенный на российские телеканалы в том их виде, в каком их смотрят в России.

Включение первое. Нет-нет, ахать-охать, на стенку лезть не буду. Абсурдистан есть Абсурдистан. Просто иногда от случайных деталей ощущаешь свою несовместимость с ним.

Мои родители в молодости голодали, у отца была дистрофия в военные годы. Я жил во времена дефицита и очередей. И вот сейчас включаю телевизор, а там долго и страстно рассказывают, как доблестные российские таможенники героически противостоят проискам Беларуси, ввозящей в Россию европейские продукты, попавшие под контрсанкции. Какое это важное для страны и народа дело — не допустить появления в магазинах лишней еды.

Пусть так, голода, дефицита, очередей многие уже не помнят. Но все понимают, что контрсанкции ведут к повышению цен. И это только одно из последствий.

Но ведь пипл хавает. Народ солидарен с властью в том, что еда должна быть хуже и дороже. Таков, повторю еще раз, исторический выбор русского народа.

Второй раз включаю телевизор. Репортаж из Георгиевского зала Кремля, где, как известно, на стенах, на белом мраморе золотом написаны имена георгиевских кавалеров. Показывают имена недавних. Ну, и ладушки.

А в следующем кадре несколько пустых досок. И радостное сообщение: они предназначены для имен новых награжденных, которые, несомненно, будут появляться на Руси.

И все улыбаются: герои появятся. И никто не говорит, почему они появятся.

Жду не менее радостного репортажа об ударной работе завода имени Безенчука и репортажа в день жестянщика с фабрики цинковых изделий.

Все. Это произошло. Война вошла в масс-медиа и в массовую культуру в качестве повседневного явления. Как погода. Совместными усилиями новостников и сериальщиков. То есть для жителей России — это обычное состояние. Обыденное и постоянное. Так же обыденны и постоянны двухминутки ненависти, сплачивающие воюющий народ. Тем и отличаются тоталитарные государства от демократических.

России сейчас, как и всегда, нужны простота и ясность в понимании происходящего. А не мутное многословие наследников Померанца и Гефтера: невежественных графоманов Максима Кантора и Дмитрия Быкова, профессиональных лгунов Павловского и Гельмана, бормочущей Зинаиды Миркиной и отрабатывающего свое освобождение Ходорковского, не говоря уже о подставных фигурах, вроде Славы Рабиновича, Яши Миркина, Саши Сотника и совсем комичного Пионтковского.

Называю вроде бы не путиноидов, не шовинистов и не «крымнашей». Но... Они не говорят ясно и открыто о необходимости немедленного и безусловного возвращения Крыма Украине, а — в лучшем случае — бормочут что-то о референдуме. Или, как Ходорковский, призывают эту тему не трогать вообще. И готовиться к новым выборам в Госдуму, что было нелепо и в прошлую избирательную кампанию, а сейчас уж совсем абсурдно.

Активны и два человека, вложившие десять лет в дело систематического разрушения украинской государственности. Глеб Павловский порождает массу пустых слов, сводя все к тому, что президенту надо сменить окружение. А данные социологии о поддержке нынешней политики Путина он считает ерундой, ибо уверен в силе политтехнологий: мол, легко и просто развернуть население в обратную сторону. Да вот только сколько его ни разворачивали, оно пришло к нынешнему состоянию, которое ему наиболее органично.

Марат Гельман работает на выезде — изображает политического эмигранта. Он озвучивает весьма удобную для Кремля позицию: против нынешнего курса, но и против санкций, ибо они направлены — тут с надрывом и всхлипами — «против моей страны». Заметьте: против страны, а не против режима.

Именно против санкций и выпустил агитпроп двух боевых финансистов — Славу Рабиновича и Якова Миркина. Рабинович поносит Путина, но, как и Ходорковский, против санкций. Правда, для украинцев он уже спалился — озвучил предложение о федерализации и очень обиделся на реакцию.

Миркин же — для внутреннего пользования: он много и нудно говорит и пишет, как надо приспосабливаться к санкциям и как Россию спасет малый и средний бизнес. И это на фоне удушения этого бизнеса. Впрочем, тут примеры подает сам Путин. Падение цен на нефть компенсируется ростом акциза на бензин при расширении налоговых льгот для экспортеров нефти. Все это знают и понимают. Но царь-батюшка заботится о народе и перед телекамерами требует снизить цены на бензин. Шоу в самом разгаре.

Экономисты сейчас вообще выступают много. Кто бы ни был рассуждающий о российской экономике, каковы бы ни были его чины, звания и авторитет, он не профессионален и не заслуживает доверия, если в своих устных и письменных текстах не рассматривает системообразующие факторы. А они таковы: личные интересы Путина и его клана, аннексия Крыма, война в Донбассе, отторжение части территорий Грузии и Молдовы, конфронтация со всем миром, дошедшая до ядерного шантажа, законотворчество последних пятнадцати лет, направленное на установление тоталитарного режима.

Без всего этого любые рассуждения экономистов — пустая игра в бисер. Да и не только экономистов. Никто ж не решился прокомментировать решение о займе на строительство моста через Керченский пролив по образцу сталинских займов индустриализации. Все лучшее возвращается, в том числе добровольно-принудительный характер поборов с населения.

Другое проявление интеллектуальной нечестности — заклинания о скором и неизбежном падении режима. Все понимаю: людям не хочется признавать себя проигравшими и бывшими — вот и мечтают о падении цен на нефть и о народном восстании в России.

Но ведь результат один и тот же — что от усиления режима, что от его падения. Это разные виды катастроф, но в любом случае — катастрофа: что власть, что безвластие, что новая власть. Бессмысленный и беспощадный русский бунт — это сказано о войне самозванца Пугачева против самозванки Екатерины. И приди Емельян к власти, ничего бы не изменилось в захватнической политике России.

Но даже если наступит благорастворение воздухов и демократическое процветание, нынешним мечтателям места в новом мире не найдется. Как не найдется им места ни в тоталитарной России, ни в русском бунте, еще более тоталитарном, чем власть.

Тогда к чему себя мучить? Бывшие и проигравшие — тоже люди. Зачем несбыточные мечты и стенания? Живите.

Но так могут рассуждать только — усложним формулировку — люди, далекие от атеистического мировосприятия. Такое недоступно тем, кто лишен внутреннего, органичного персонализма, для кого человек — совокупность социальных связей и культурных смыслов.

Вот с чем у российских граждан никаких проблем, так это с духовными скрепами. История русского христианского персонализма, включающая и наследие русского зарубежья, духовного и интеллектуального, то есть реального русского мира, являющегося частью мировой культуры и цивилизации, огромно.

Но как будто не было его, и нет. Ни для кого. Есть другое.

Массовая культура с ее превосходством коммерции над идеологией была ответом на тоталитаризм, но при этом оказалась орудием в руках тех, кто решил его вернуть.

Банально, да. Но конкретно, вот в чем дело. Реально здесь и сейчас.

Изучать реальность труднее всего. Как говорил Варлам Шаламов, «писатель должен быть иностранцем в том мире, о котором пишет». Слово «писатель» можно заменить любым другим, а пишет — на слово «изучает». Тем паче, что в изучение тоталитаризма литература внесла не меньший, если не больший вклад, чем наука. Таковы особенности изучаемого предмета.

В нынешней ситуации, чтобы стать иностранцем, надо вывести себя из пространства массовой культуры, не теряя ее понимания. На мой взгляд, подобное дистанцирование начинается с понимания того, что массовая культура несовместима с трагедией и трагическим сознанием, трагическим мировосприятием. Парадокс в том, что трагизм исключает суицидальность, и только трагическое сознание побуждает к действию. О чем и написана известная пьеса сочинителя Шекспира «Гамлет».

Однако хозяева дискурса — не власть вовсе, а интеллектуальная и медиа-элита — не допустят невеселой простоты, которая делает трагедию трагедией. В очередной раз все тонет в фарисействе. И удаляет россиян от того, что может послужить основой для обновления русской нации. Тем самым имитаторы оппозиции принимают участие в том, что в советских учебниках называлось «превращение страны в единый военный лагерь».

В войну против Украины, в ее уничтожение всеми имеющимися средствами, Кремль выкладывается на 200 процентов. Да, это гибридная война, но притом это тотальная война — вот в чем ее важнейшая особенность.

А на сколько процентов выкладывается Украина? И весь мир, как будто пока не желающий замечать, что против него Россия уже ведет войну — гибридную и тотальную.