- Его когда ранили, я сразу поняла, что случилось что-то плохое. Двадцать семь лет уже вместе. Я как открытую книгу читаю его. Даже видеть не надо, голоса по телефону достаточно. - Люда шмыгает носом. -Все в порядке, говорит, дескать, ничего не случилось. Как же, как же. Я слушаю и думаю: жив — уже хорошо. А ему бедро тогда прострелили!

-В Мечникова лечили? - спрашиваю. - Игорь говорил, что хорошие там врачи. И как люди они тоже хорошие.

Но Люда отрицательно трясет головой, сглатывая комок, подкативший к горлу. 

-Он не уехал тогда с передовой. Говорил, что он единственный подготовленный гранатометчик там, что пропадут там без него. Он же десантник бывший. И потом, когда контузило его, тоже отказался уезжать. Это уже, когда батальон на ротацию приехал в ноябре, только тогда он в больницу лег на несколько дней.

Снимать, как живет семья бывшего псковского десантника Игоря, о котором я писал на днях, я поехал из соображений справедливости. Пока он вкалывал на полигоне 93-й бригады, городские коммунальные службы отказывались принимать справку об участии в АТО. Поэтому семья Игоря по-прежнему платит за него, как-будто он последние полгода лежал дома на диване, а не воевал на передовой. И это общая беда всех военных из АТО.

И вот мы сидим в доме Игоря и Люды. Дом не то чтобы не большой, а скорее совсем маленький. Мини-кухня и она же прихожая, потом небольшой зал и комната дочери — всё, больше ничего нет. Из ценного - смешная французская бульдожка, которая прыгает, как мячик, пытаясь ухватить зубами шапку микрофона зубами.

-Мы дом купили как раз перед войной. Не успели ремонт сделать, а теперь когда уже это будет, - оправдывается Люда, перехватив мой взгляд. - Игорь живой и это главное. Все остальное — дело наживное.

Люды вдруг спохватывается и начинает уговаривать попробовать печенья с кофе, который заваривала, чтобы мы сделали раскадровку в домашней обстановке. Небольшие печеньки с каким-то вареньем оказались вкусными, тающими во рту. Оператору Сане они тоже жутко нравятся и он с сожалением смотрит на конфетницу с ними, но не трогает. Потому что мы уже в курсе, что Люда сутками работает в супермаркете и зарплата у нее 1600 гривен в месяц. А минобороны в последний раз заплатило мужу за службу 1700 грн. три месяца назад — попробуй проживи на них.

А еще я знаю, что даже справка участника АТО мало в чем поможет семье Игоря. У них только на воду счетчика нету. В лучшем случае долг по воде уменьшат, а за остальное семья Игоря будет платить по полной программе. И очередное подорожание уже не за горами, несмотря на всемирный обвал цен на энергоресурсы. Поэтому допивая кофе я пытаюсь подсчитать сколько Люда сможет купить гречки и риса по 19 гривен за пачку после оплаты коммуналки.

-Зато у дочки в школе бесплатное питание теперь, - делится позитивом женщина. - Не стали там удостоверения ждать - так приятно.

И мы едем к дочке в школу. Но перехватываем ее уже на выходе. Нас с камерой в окно видит завуч. Она выскакивает на крыльцо и начинает диким голосом орать, что могла бы рассказать, что девочка Саша — большая умница, что она и учится хорошо, и деньги раненным в госпиталь собирала, и на олимпиадах школьных побеждает. Но не скажет теперь ни слова таким коварным гадам, как я и оператор Саня. Потому что начали снимать девочку Сашу без ее, завуча, разрешения, пусть и за воротами школы. То, что мама стоит тут же, орущую с крыльца школы тетку не смущает. Она еще раз проклинает нас и прячется за дверь.

-Не обращайте внимания, - вздыхает Саша, - она у нас математик.

Не знаю, что это объясняет, но я стараюсь не педалировать тему отношений с преподавателями. А Саша начинает пояснять училкины «предъявы», рассказывая, как с ребятами школьные ярмарки проводила: «А потом мы купили немного нужных вещей и много всяких вкусняшек, и все в госпиталь повезли». На всю школу она одна такая, у кого папа воюет.

Уже в конце съемки Люда говорит: «Ну ведь правда, что все хорошо будет. Ведь должна, обязательно должна эта война закончится. Такие смелые у нас ребята! Только бы живыми вернулись».

Я киваю и поддакиваю. Пытаюсь заразиться этому удивительному оптимизму Люды и ее дочери Саши. И пытаюсь абстрагироваться от ценников в магазине и тех самых 1600 гривен в месяц, на которые живет семья воина-героя. Потому что с таким героическим папой его семья просто не имеет права думать иначе. В противном случае здесь, в тылу, им просто не выжить.