Степные истории из очереди или мои подслушки.

В городе продолжают выплачивать социальные пособия от ЛНР. Сегодня и вчера на почтах выдавали «детские» и пенсию. Поэтому очереди. 

Еще со времен совка очереди для меня особый мир, созерцание которого требует определенного состояния. Мне кажется, возле очереди нужно занимать места, как в театре. Даже не в самой очереди, нет, рядышком. Стоять тихонько с мольбертом и писать. И не важно, мольберт художника ли это или так, черновики памяти постороннего наблюдателя, главное, писать. Очередь учит жизни. Вдохновляет. В ней есть что-то странное, какой-то нерв, какая-то связь между стоящими в очереди и вечностью. Иногда мне кажется, что очереди это тоннель в другой мир, слишком много черного открывается в людях, как портал в Ад. 

Человек, зажатый между разгоряченными собратьями с чернильными номерками на руке, открывает неизведанные глубины своего сознания и проявляет истинную сущность. Толкнуть. Нахамить. Ударить. Пройти, как пава, без очереди, «по блату», одаряя всех презрением своего высокомерия. Зажаться. Стоять, чтобы тебя не видели. Ждать, униженно ждать своей очереди. Каждый выбирает свою роль...

Но в очередях есть и своя прелесть. Азарт. Победа, в конце концов. Финиш. Общение с людьми, опять же не повредит. О, сколько экспрессии в характерах, сколько типажей, сценарных решений, а разноплановая сюжетная линия?! В очередях должны караулить свою музу актеры, режиссеры, сценаристы. Это же ярмарка мимики, эмоций. 

Опять же новости. В очередях можно узнать все городские новости. Да, что там городские. Мировые! В очереди, как максимум полсотни экспертов, причем в разных отраслях жизни. От политики до экономики. А как порой бывает, великолепна трактовка новостей стоящими в очереди людьми и их пересказ.

- Я смотрю новости хитрые, - рассказывает со знанием дела стоящий в очереди за пенсией не совсем пожилой мужчина. Думаю, что шахтер. В таком возрасте только шахтеры могут претендовать получение социальных выплат, - шоб меня не обдурили. Я знаю, как они все перекручивают в свою сторону. 

Мысленно радуюсь, мо, вот молодец, правильно оценивает СМИ, сравнивает. Но…

- У меня спутниковые новости, по спутнику, значит. Так вот, вчера выступает по французскому каналу Обама ихний и говорит: «Я даю один миллион правому сектору за каждый снятый с украинца скальп» и по телевизору надпись «скальпы Волновахи». Это значит, они уже их прием начали. Оно, конечно, по-французски написано было, но я, то немецкий в школе учил, буквы помню, меня не надуришь. Так и написано «скальпы Волновахи».

Бабы в шум, в крик, обвинения. И только одно уставшее.

- А, я извиняюсь, Обама на каком языке вещал, на русском? - спросила его немолодая, лет пятидесяти, женщина, в красивом ажурном платке, видимо домашней, ручной вязки.

- Почему на русском, на своем, английском или какой у них там в Америке.

- А вы, значит, изучали немецкий и перевели речь Обамы с английского?

- Та шо там переводить, - удивляется мужчина-полиглот, - показывают картинку, значит, автобус этот хунтой расстрелянный и табличку про скальпы, все и так понятно.

- А откуда вы взяли «правый сектор» и «миллион», - опять интересуется женщина. По внешнему виду она не пенсионер. Скорее всего, дежурит за дочь или невестку в очереди для получения детского пособия. Так многие делают, чтобы не мерзнуть, особенно, если мамы кормящие.

- Женщина, ну какая вы глупая, - возмущается мужчина под одобрительный гул, - Обама, ну что он может еще говорить, это же он правый сектор спонсирует. Вот он и требовал наших скальпов и обещал награду. Они же, америкосы, всю войну оплачивают. 

- А скальпы це шо, органы?- переспрашивает старенькая бабушка, - та в мене вже вси органы згныли еще при совэтах. Як операцию невдачну зделали, так усе и выгнило. На одних таблетках живу. Може не вбьють?

Очередь начинает нервничать, вспоминая, выясняя, что же такое «скальп» и чем он ценен на мировом американском рынке. Всплывает объяснение. Тупик. На лицах смятение. Обама, конечно же, кровожадный, не без этого, но зачем ему волосы. И тут догадка. Она бьет очередь, как залп ГРАДа…ОН ЖЕ ЛЫСЫЙ!

- От холера, это ж ему париков скоко надо. А они там за все экологичное, шоб без ГМО було, от ему натуральные волосы и подавай, - воспаряет над очередью мировое прозрение.

- Вот, - вбивает последний гвоздь в глубины сознания зачинщик рассказа,- он еще пару раз лысину пригладил, мол, скальп, сюда, сюда…

Следующие полчаса прошли в дружественно-переживательно-обсуждательно-еврогейской обстановке. Решили, мужик говорит правду. Перевел дословно и честно, не то, что наши журналюги.

Просчитали еще одну версию. В Европе много геев. А геи переодеваются в женщин. Им нужны скальпы. А еще там музей восковых фигур (кто-то был на выставке, на море) и там куклам вживляют настоящие волосы (экскурсовод так и сказала, настоящие) и волосы, и ногти, и глаза. Все стало на свои места. Вот она, настоящая причина войны. Парики! Скальпы! 

Кто-то схватился за сердце, кто-то за голову, проверяя наличие скальпа. Очередь, толкучка, могли и похитить в давке. Над толпой поплыл запах валерьянки и корвалола.

- А ведь еще в Советском союзе я фильм смотрела, - задумчиво сказала высокая шестидесятилетняя женщина, купаясь в длинную шубу из нутрии, - там было и про томагавки, и про скальпы, и про индейцев, Соколиный глаз, Чингачгук. Господи, - простонала она с придыханием, - это же нас тогда уже предупреждали, что там, в Америке делается. Вот разведка была, не то, что сейчас, мотнула она в сторону охранников-ополченцев (на дверях почты стояли для охраны семнадцатилетние ребята), только пить да дебоширить. 

Очередь снова одобрительно загудела…

Женщина, что задавала вопросы по переводу, сжав подрагивающие губы, терла виски, словно пытаясь стереть услышанное из головы или из памяти. По очереди, словно по льду, бежали трещинки. Как по весеннему льду, знаете, такие, резкие, быстрые, как выстрелы. Они рвут лед, разлетаясь по всей, вроде бы монолитной на первый взгляд, площади, делая ее тонкой и уязвимой. 

Вот такие трещинки бежали по лицам, пробиваясь на поверхность эмоциями и выделяя из обезумившей толпы тех, кто не мог сдержать смех, а порой и плохо скрываемую брезгливость. 

«Нам здесь жить, нам здесь жить, нам здесь жить» - тихо, как мантру повторяла, прислонившись спиной к старому тополю, словно прося у него защиты или опоры в жизни, немолодая женщина, лет пятидесяти, в красивом ажурном платке, видимо домашней, ручной вязки…