Эта идея «занести» Сталина, хотя бы с черного хода, она витает в советском обществе буквально с 25 февраля 1956 года, когда на закрытом заседании ХХ съезда КПСС Никита Хрущев зачитал свой знаменитый доклад «О культе личности и его последствиях». Стало ясно, что скоро все эти бесконечные монументы, все эти названия сотен городов, сел и поселков, электростанций, колхозов, совхозов, библиотек, улиц, площадей и стадионов исчезнут с карт, будто их и не было никогда.

Но сердцу не прикажешь. Советский человек продолжает любить Сталина странной холопьей любовью, как мазохист – плетку, гуляющую по его настрадавшемуся телу. И он готов скорее вцепиться зубами в руку того, кто убирает от него предмет наслаждения, чем от самой плетки. В этой любви советскому человеку не мешает ни время, ни отсутствие логики.

Советский человек может быть антикоммунистом, но все равно он будет любить Сталина – потому что в его сознании Сталин и не коммунист никакой, а настоящий «красный император». Советский человек может быть махровым шовинистом, считать всех кавказцев неполноценными, а грузин – предателями и агентами ЦРУ, но происхождение Иосифа Джугашвили не помешает любви, потому что Сталин не имеет ни национальности, ни биографии, ни идеологии.

Любовь к Сталину – это как вера в грозного бога, имеющего полное право карать и миловать по своему разумению. И если от этой веры не отказаться – выздороветь от совка не удастся. Причем эта любовь – следущая стадия болезни после любви к Ленину.

Ленин за прошедшее столетие стал такой абстракцией, что его все еще оставшиеся монументы выглядят для советских людей скорее клеймом имперского присутствия на той или иной территории, чем данью уважения к конкретной личности. Именно поэтому украинский «ленинопад» вызвал такое раздражение в России, именно поэтому сторонники сохранения нашей страны в орбите кремлевского влияния выходили охранять памятники самому известному атеисту ХХ века с хоругвями и трехцветными знаменами окончательно уничтоженного им государства.

Но Ленин оставался бесспорным советским символом до последнего дня СССР. Сталина же с 1956 года любить не полагалось. Любовь к этому падшему богу была личным выбором того, кто считал ГУЛАГ лучшей моделью общественного существования. Проще говоря, если Ленина ты любить был обязан, то Сталина мог только по зову преданного рабского сердца. И этих сердец всегда находилось немало – причем каждый новый факт о преступлениях вождя народов укреплял их в вере и надежде. Бьет – значит любит!

Стоит ли удивляться, что первый за многие десятилетия новый памятник Сталину появился именно в Крыму – на территории, оккупация которой знаменовала начало возврата именно к сталинизму с его правовой бесцеремонностью, презрением к миру и соседям и неуважением к конкретному человеку, мгновенно оборачивающемуся щепкой сталинского – или путинского – леса.

И все же даже эти люди, втаскивающие Сталина на пьедестал, начинают сторониться своего кумира как дурной болезни. У них нет мужества просто поставить памятник своему идолу, они вообще делают вид, что это не Сталин вовсе, а Сталинрузвельтчерчилль, это не вождю памятник, а ялтинскому миропорядку – и где ж ему быть, как не в месте, с которого началось разрушение этого миропорядка?

Они готовы смотреть на Рузвельта, символ ненавистной им Америки, они готовы класть цветы под ноги Черчиллю, ненавидевшего большевиков и начавшего после второй мировой победоносную «холодную войну» против оставшейся части зла – только чтобы их кумир был с ними. И от этого своего ханжества, от этой своей неготовности признаться хотя бы самим себе в извращенной любви к старому рябому убожеству в мешковатом мундире, они выглядят еще более жалкими.

Зураб Церетели, между прочим, изваял вовсе не памятник. Он изваял именно эту извращенную любовь стыдливых мазохистов.