Перед вами двенадцать очерков-портретов прекрасных дам, героинь нашего времени. За какими-то историями могут угадываться вполне конкретные имена, однако мы пытались создать собирательные портреты. Нам интересны не только женские образы, способные влюблять в себя наших современников, но и образ самой современности. Каким представляется наше время, показанное через женские судьбы и нравы?

Хозяйка магазина

Она — из «челноков». И это многое объясняет.

Сегодня ученые дядьки-финансисты с иронической благодарностью убеждают ее: дескать, кабы не ваш энтузиазм и энергия в девяностых, мадам, не ваши перемещения через границу туда-сюда со шмотками на горбу, то не видать нам новой России, развалилась бы отечественная экономика, как пить дать. Но ей, если честно, тогда на отечественную экономику было плевать. Главное — вытянуть семью из нищеты и голода.

И она сделала это. Шмотки стали ее спасением. А уличные прозвища вещевых рынков — «Лужа», «Черкизон», «Рижка» и «Пражка» — волшебными словами, превращающими клетчатый баул в собственную двушку рядом с метро.

Как переживший блокаду ленинградец никогда не смахнет со стола хлебные крошки, так и она ни за что не выбросит на помойку старое кресло или сломанный электрочайник. Вот почему на ее даче столько плюшкинского хлама.

Вещь ею одушевляется и местами даже обожествляется. Будь то цацка, авто или гаджет. Похоже, Вещь — в самом центре ее космогонической системы.

Знакомясь с человеком, она часто неосознанно оценивает его как потенциального клиента, как источник материальной выгоды и в первую очередь калькулирует в уме стоимость его одежды и аксессуаров. И, уже исходя из полученной цифры, вырабатывает стратегию коммуникации с новым персонажем.

Того, что «в брендах», она обхаживает. С одетым скромно не церемонится, такой не стоит ее внимания. Но это не от внутреннего хамства. Скорее условный рефлекс. Просто время — деньги.

Самой ей тоже очень хотелось бы целыми днями ходить в парео, мятых льняных штанах и дурацкой панаме. Но надо соответствовать принятому в ее кругах дресс-коду. Имидж в ее деле — не все, но многое. И вот мы видим перед собой яркий, весьма декольтированный брючный костюм, золотые часы на руке, слегка подкаченные ботексом губы. Стрижка первой свежести выдает два часа, проведенные в кресле дорогой парикмахерской.

Одежда подчеркивает все выпуклости и впуклости хозяйки магазина — даже с избытком. Свой бизнес ей приходится вести в основном на территории мужчин. Поэтому во время сделки или когда надо сбросить цену на товар, она, уже давно без стеснения, пускает в ход все свои секси-пэкси штучки-дрючки: когда глупо захо-хочет, когда пуговичку расстегнет, приобнажая что-то молочно-розовое.

Что сказать: жизнь сделала ее циником. В юности она поступила на геофак, хотела стать гляцоиологом — изучать ледники в горах Северного Кавказа, но вынужденно ушла с третьего курса в торговки. Цинизм не позволяет ей быть искренней в общении с людьми. К тому же и основной принцип торговли «не обманешь — не продашь» еще никто не отменял.

В ее мимике доминируют два выражения: «чего изволите» и «ни рублем меньше». Причем переход от одного к другому происходит в мгновение ока.

От советских коллег-предшественниц ее отличает чувство зыбкости завтрашнего дня. В эпоху тотального товарного дефицита должность директора магазина гарантировала тому, кто ее занимает, почти райское существование, на его лице читалось одно: «Берите или проваливайте». А отлаженный бизнес нашей героини может разрушиться в любой момент, часто — по причинам, от нее не зависящим. То вдруг обвалилась национальная валюта, то откуда ни возьмись иностранные экономические санкции, а то банальщина и пошлятина — проверяющий мужик из санэпидема в сауну зовет, а сам страшный как черт и изо рта воняет. 

А еще ее вечно нет дома, из-за чего она постоянно испытывает чувство вины. Зато в социальных сетях она завсегдатай. На ее главной странице — фотография Эльбруса, как печальный знак навсегда утраченной юношеской мечты.

Ее муж работает у нее на подхвате: иногда экспедитором, иногда на приемке товара. Вместе они пережили одну деноминацию, две девальвации и три экономических кризиса. И это значительно больше пуда соли и даже больше, чем любовь.

Дети привыкли к тому, что редко ее видят. Она привыкла компенсировать им свое отсутствие дорогими подарками — вроде айфонов последней модели и турпутевок на горнолыжку в Европу.

При этом она панически боится, что когда она станет дряхлой, дети сдадут ее в дом престарелых. Поэтому втайне от всех хозяйка магазина завела и регулярно пополняет отдельный счет в банке — своего рода неприкосновенный запас.

А если начистоту, то она, конечно, неприкаянное дитя своего беспокойного времени, которое судьба бросает из крайности в крайность. Бывает, она вдруг возьмет и уйдет в загул, да по-мужски так — не экономя, на разрыв гармони, с повышением градуса. А бывает — тоже неожиданно, — что в приступе ностальгии перечислит часть выручки детскому дому в Рязани, где «грибы с глазами» и откуда она родом.

Но вот что интересно: при всех ее недостатках и достоинствах никогда, ни разу в жизни не доводилось слышать, чтобы о ней, женщине-предпринимателе, кто-то сказал это пренебрежительно злое — «барыга».

Игорь Найденов

Дама высшего полусвета

Я не советую вам опаздывать, если вам от нее что-то нужно. Если вы на нее работаете, вам вообще безопаснее сразу умереть. Лучше всего смотреть на даму высшего полусвета, когда ей что-то надо от вас. Тогда она прекрасна.

Мужикам не понять, откуда это берется — ощущение породы, какой-то сказочной эльфийской крови в женщине средненоменклатурного, а то и простого интеллигентского происхождения, сбежавшей из мира советской неказистости всего в одном поколении назад.

На ней вроде бы просто деловой костюм, если у нее к вам и вправду дело. Но только это не офисная форма, а театр, игра, послание, тут важен контраст, конфликт. Очень дорогая деталь — скажем, значок с не очень большим, но очевидно настоящим бриллиантом, самый модный пиджачок из возможных (в Москве такого еще не купишь), может быть, дорогой мех, зачем-то сброшенный на спинку стула. В противовес этой дороговизне маечка-кофточка покажется вдруг совсем простой и почти несуществующей. Смотрите, как бы говорит героиня, не все на мне — золотая скорлупа, я могу быть и человеком, причем близким.

На вечеринке («общество» — ее профессия) она в вечернем платье, причем скорее всего это премьера дизайнера. Возможно — российского. Платье может быть вызывающим, выпендрежным, неудобным (многие наши дизайнеры высшего полусвета на самом деле тоже чьи-то жены или подруги и не обязаны уметь делать платья), но ее не оценивают, она сама раздает оценки:

— Лохи — на выход! Здесь не место лохам!

Предположим, у вас есть миллиард, с этой вечеринки вас не прогнали, вы смотрите на нашу даму высшего полусвета и видите ее глуповатой глянцевой блондинкой с надутыми губками. Но если вы не дурак, то заметите разницу между нашей дамой и «жабой», любовницей за очень большие деньги, то есть все равно за деньги. «Жабы» и восторженные девицы, которые хотят стать поп-звездами или познакомиться с принцем-олигархом, — всего лишь копии нашей дамы. Все почти так же, но дешевка, слабый отблеск, другая порода.

Но откуда берется эта порода? У нас уже нет царских кровей. У новой русской «аристократии» вообще нет прошлого. Поэтому мы и говорим о «полусвете» — не из презрения, а потому, что все у нас выскочки. Наша «элита» происходит из советского всеобщего равенства, из чуть более пронырливой номенклатуры, комсомола, бандитов и советской попсы. Она имеет капиталы, должности и влияние исторически случайно. А это значит, что она каждый день рискует всего лишиться — существует много людей, искренне не понимающих, почему это все им.

И только дама высшего полусвета знает, что жизнь устроена правильно, справедливо и что нынешняя элита — надолго. Ведь именно она и создает это сословие, его моду, стиль и гордость. Она сама и есть доказательство такой избранности:

— Я уверена, что нет ничего случайного. Сначала думаешь, откуда, скажем, у этого неотесанного мужлана миллиарды, заводы, политические проекты. Но потом понимаешь: да, есть что-то, что нас выделяет. Особая энергетика. Поэтому мы так и не любим лохов, вялых, как протухший хрен, людей. Мы отмечены энергией действия, а слава, власть, деньги оправданы риском, работой, упорством, преодолением себя. Только наш круг антропологически интересен.

Идея избранности имеет что-то коренное капиталистическое, кальвинистское. Но берется она не из сектантски понятной библии, а из эзотерики на манер ПУКСа («Путь к себе»). В 90-е наша дама знала, что избранные умеют, как воины из Кастанеды, проходить в любые двери и через любые препятствия незамеченными. Она любила тестировать себя — пройдет ли без приглашения на совет директоров, сможет ли на спор заставить министра подписать бумагу. Сейчас ее мистика ближе к йоге — нельзя стареть, надо подпитываться энергией, надо поддерживать источник силы.

Потому что наша дама — не просто чья-то дочь, жена или любовница. Она сама по себе звезда. Именно она создает образ и философию правящего класса, она раньше всех чувствует, куда клонится «общество», первой ловит моду на оппозиционность, «интеллигентность» и бледную кожу.

Большим испытанием для нее стал ребенок. В этой среде болезненный культ детей, почитание наследников. Детей любят, защищают, учат в лучших школах мира. Проблема в том, что дети — без опыта бедности, советской серости, жестокой конкуренции — вряд ли унаследуют энергетику избранничества.

И еще. Бывает, о ней судачат. Даже наша дама не может быть застрахована от любви, а с ней и от ревности, страха, зависимости.

— Где ты провела эту ночь, сука?

Дальше — хряск, удар. Мы имеем дело с обществом, где мужчины сильны, энергичны и точны.

— Ну нет, — говорит дама, — это не про меня. Я сама любого уничтожу. Да пребудет со мной Сила!

Виталий Лейбин

Программистка

Этот феминитив может резануть ухо или даже оскорбить религиозные чувства какого-нибудь зашоренного программиста в вытянутом свитере — он-то совершенно уверен, что женщина не может писать код. Удивительно, но этот сексистский стереотип и его носители все еще встречаются в природе. Когда-то точно так же говорили про то, что женщина не может учиться в университете, водить автомобиль, ну и далее по списку. Забавно, что первым программистом была именно женщина — единственная законнорожденная дочка поэта Джорджа Гордона Байрона Ада Лавлейс.

Программистка — это воплощенная победа здравого смысла и эмансипации над предрассудками. Возможно, до конца она сама этого и не осознает и вряд ли является феминисткой. Она не боец и не воин, не похожа на припанкованную Лисбет Саландер, у нее нет огромной татуировки дракона на спине. Максимум — что-то небольшое и неагрессивное. Программистка неожиданно женственна и чертовски красива, но ее сложно вычислить и отличить. Ну если только по осанке, но это к Шерлоку. «Программистки — это, как масонская ложа, вроде их полно, но хрен узнаешь», — отчаянно написал на одном специализированном форуме бородатый программист. И это правда. Можно подумать, что она филологиня или студентка философского, но она на другом полюсе.

У программистки очень умный взгляд. Но есть в нем и что-то снисходительное. Такая легкая усмешка интеллектуального доминанта: она видит тебя насквозь, ты даже Windows нормально установить не можешь. О чем вообще говорить?

Программистка работает в боевом мужском коллективе. Скорее всего, она там единственная женщина. Поэтому она находится в слегка привилегированном положении и ей уделяют особое внимание — программисток в природе несколько меньше, чем программистов. К такой ситуации она давно привыкла — на курсе в университете, где она училась программированию, девушек было очень немного. Те, что были, не пошли в профессию; учась, они постоянно просили помощи у мужской части курса и после окончания вуза занялись флористикой или вышли замуж. Все это не про нашу программистку — она не списывала и обошлась без флористики. На работе ее уважают прежде всего за интеллектуальную самодостаточность. Ее коллегам вообще плевать, программист она или программистка — главное, чтобы хорошо играла в World of Warcraft. Так они вместе проводят свободное время.

В более осязаемом мире программистку можно встретить, например, в спортзале. Она следит за собой, подтянута и бодра. По работе ей приходится подолгу сидеть на одном месте и писать код. Поэтому если она не будет активно заниматься спортом, получится грустная и короткая история про геморрой и инсульт в компании одиннадцати кошек.

Понять, что у программистки на душе, трудно. Скорее всего она и в душу-то не верит — ведь с логикой у нее все отлично. Она немногословная, даже скрытная: понять ее с разбега вряд ли получится. Никто не знает, какие ужасающие энергии и сила лежат еще неиспользованными в ее маленьком гибком существе, — так Ада Лавлейс писала о самой себе.

Владислав Моисеев

Карьеристка 

Она немолодая, некрасивая, одинокая женщина. Она не женщина, она директор!

Нет, о нашей героине, хоть она и директор, так не скажут, ее не назовут ни старухой, ни мымрой. Внешне она ничем не похожа на Людмилу Прокофьевну Калугину из «Служебного романа» (какой та была до своего счастливого преображения под освежающим действием любви к подчиненному). Современная деловая успешная женщина свежа и прекрасна изначально. Не походит она при этом и на ярких красавиц из позднесоветских НИИ, убивающих рабочее время в уходе за внешностью и постылых адюльтерах под пыльными занавесками в цветочек, которые так выразительно развевались в соответствующие моменты тех же советских фильмов.

Да, наша карьеристочка может быть директором — но скорее всего не генеральным, а, скажем, финансовым или по персоналу, возможно, по маркетингу, а то и по инвестициям и, разумеется, по связям с общественностью. Деловая женщина — это один из самых ярких типов, порожденных эпохой «рыночных отношений». Здесь случилась, пожалуй, настоящая антропологическая революция. Где ты была прежде, амазонка, чей упрямый лоб под красивой челкой так часто мелькает за стеклом соседнего автомобиля? Ну да, директор по инвестициям в советском деловом быту отсутствовал (отсутствовала). Но в сущности, финдиректор — тот же главбух, а мы помним (кто постарше) полноватую даму в кримплене или джерси, шиньоне и помаде, строгую до невозможности, с привлекательностью супруги крокодила Гены, если бы она у него была. То есть обаяние не отрицательное, но своеобразное. А заведующая отделом кадров — ну то есть по нашему HR-директор?

Вообще впечатление такое, что женщина изменилась вслед за интерьером офиса. В финансах она делала карьеру и прежде, там требуются четкость и усидчивость, русскому мужчине зачастую не присущие. Но как прежде выглядел банк? Пыльные и скучные комнаты с канцелярскими столами и деревянными счетами. И как нынче — с поистине роскошными интерьерами кабинетов начальства, затененными дорогим стеклом перегородок рабочими помещениями и прочими атрибутами техно-красоты. Что же, женщина должна соответствовать.

Нет, конечно, новыми стали не только стены. Женщины действительно получили новое поприще. Вместо мало подходящих для большинства попыток заниматься наукой — а куда было идти интеллигентной девушке после вуза, если не в школу, как не в тот же НИИ? — теперь можно проявить себя в безграничной сфере коммерции. Это раньше она процветала лишь по углам лабораторий, где рассматривались и обменивались купленные по случаю батники и австрийские сапоги. Теперь же коммерция вышла на широкий простор и нашла свои кадры в отлично разбирающейся что почем деловой женщине.

Опять же — дух конкуренции, пронизывающий жизнь современных контор в отличие от старых НИИ с их социалистическим соревнованием. Конкуренция бодрит, освежает женщину — не способны ли цифры рыночных успехов ассоциироваться с числом вскруженных мужских голов (разумеется, только голов, в личной жизни мы довольно строги), вызывая бодрящее ощущение все новой и новой молодости, победы? Вечером его усилит фитнес-центр, а еще позже… но тут мы опустим занавес, который тщательно скрывает личную жизнь карьеристки — до тех пор, пока она не явится в открыточном свете семейного счастья с мужем, удачливым стартапером, весьма приличной квартирой и двумя симпатичнейшими детьми.

Она — молодая, почти, независимо от возраста, красивая, до поры одинокая, но это все равно не заметно, женщина. Карьеристка — в хорошем смысле!

Михаил Рогожников

Девушка с района

Да, мне нравятся вульгарные женщины. Такие, которые хихикают, говорят «более лучше», безобразно пользуются косметикой и умеют любить. Я вообще считаю, что женщина, которой хватило подлости научиться пользоваться косметикой как следует, любить не может по определению.

В детстве они гоняют с пацанами по дворам, потом получают какое-нибудь псевдообразование, работают продавщицами или ткачихами, быстро выходят замуж, еще быстрее разводятся, по пятницам вместе с подру-гами напиваются, рыдают, поют «Я хорошая, я пригожая, просто доля такая», в эпоху геополитических катастроф уходят в челночницы или проститутки, во времена стабильности чистосердечно ездят в Москву на митинги в поддержку Путина, детей воспитывают не умом, а сердцем, поэтому все время на них орут, а если попадется хороший, непьющий, интеллигентный муж — чувствуют себя глубоко несчастными.

Как говорила Лайза Минелли в фильме «Кабаре»: «У меня очень древние инстинкты». Не знаю, как вам, а мне люди интересны именно своими инстинктами, из их неповторимого сочетания и складывается личность. IQ — дело наживное, знаниями можно загрузить любого идиота, а вот простота не продается ни за какие деньги. Если бы на всем белом свете остались только Света из Иванова и Ксения Собчак, я бы не задумываясь предпочел Свету из Иванова. Даже если бы Ксения Собчак в жизни выглядела так же сносно, как на экране. Света не только красивей. Она умнее. Да, да — умнее. Тем самым умом, который был знаком людям еще до того, как они научились получать образование.

Посмотрите интервью с ней в программе «Собчак живьем». Вот только отбросьте, пожалуйста, весь свой социальный расизм и включите сердце. Света Курицына откровенна, проста, последовательна, она не старается быть лучше, чем есть на самом деле, — а это редкое человеческое качество требует огромного запаса житейской мудрости. Звездодельная Ксюша строит из себя Жанну д'Арк и снисходительно кидается в собеседницу вопросиками, которые та типа и понимать-то не должна, ведь для этого надо как минимум смотреть телеканал «Дождь». А Курицына мало того что все прекрасно понимает, так еще и имеет наглость ослепительно улыбаться, пожимать плечами и отвечать «Не знаю», когда она действительно не знает, что ответить. В результате разговор похож на ту сцену из советского мультика про Карл-сона, где жирная кошка по имени Матильда вылезает из клетки, чтобы расправиться с маленьким щенком, а щенок порывисто вылизывает ей всю морду и тем самым побеждает.

Недавно Света из Иванова была замечена на одном светском мероприятии. Совсем без косметики, лохматая, в рваных джинсах, но, как всегда, жизнерадостная и счастливая. К ней подкатила коллега из «Собеседника» и стала спрашивать про планы на будущее. Курицына ответила, что планы на будущее у нее состоят из двух пунктов: 1. Завести роман с девушкой; 2. Отбелить анус.

По-моему, очень достойный ответ.

Дмитрий Соколов-Митрич

Глава района 

Женщина, облеченная в России государственной властью, сама себе не хозяйка. Это не столько женщина, сколько жертва массового, бытового представления о том, каким должен быть образ настоящей российской начальницы. Все в ней не ее собственное, не идущее изнутри, а как бы прилепившееся — так шершавые ракушки прилепляются к днищу парохода.

Свою должность она обрела, скорее всего, по одной из двух причин: или безрыбье, или протест. То есть либо на территории, которую она возглавляет, так мало жизнеспособных мужчин, что и выбрать не из кого. Либо все предыдущие мужчины на этой должности скомпрометировали себя до такой степени, что избиратель плюнул на гендерные традиции и решил: да гори оно все синим пламенем, хуже уже некуда — пусть будет баба.

Она кропотливо вырастила двоих детей. Один — экономист, другой учится в Москве. О том, чем занимается муж, говорит уклончиво: «Тоже работает». Уклончивость объясняется тем, что мужнины статус и зарплата пожиже, чем у нее, — то есть имеет место коллизия, показанная в оскароносном кинофильме «Москва слезам не верит»: главная героиня — директор фабрики, главный герой — хоть и золотые руки, но просто токарь.

В семье ее любят, однако побаиваются, поскольку часто, сама того не замечая, она ведет себя с домочадцами как с подчиненными. И, разумеется, именно за ней остается последнее слово в домашнем споре о том, какой марки автомобиль нужно покупать взамен старого. Ничего не поделаешь — профдеформация.

От природы полнотелая, она тем не менее лишена избыточного веса — из-за того, что весь день напролет крутится ужом дома и на работе. А в ее глазах всегда прячется настороженность отважного зайца: не дай бог, чего случится. Кровожадные прокуроры, налоговики, эмчеэсники и прочие страшные звери подстерегают ее за каждым муравейником и зданием БТИ.

Глубокие носогубные складки и морщины на переносице выдают в главе района человека, который даже во сне пытается решать общественные проблемы — главным образом жилищно-коммунального свойства. Если уж на то пошло, в России вы едва ли найдете такое лицо территориальной начальницы, в выражении которого отсутствовал бы латентный ужас перед круглогодично приближающимся отопительным сезоном. 

В работе она нередко трудоголик, вплоть до неистовства. Ее хлебом не корми — дай съездить на курсы повышения квалификации, встречу по обмену опытом или семинар по инновациям. И да, конечно, вообще-то она настоящий интеллигент, возможно, в прошлом врач, учитель или библиотекарь, на ней держатся остатки великой советской цивилизации.

Одевается она, копируя тех дам, которых наблюдает по телевизору, потому что полагает, что они знают толк в одежде, а если и не знают, то у них для этого есть штат стилистов. Поэтому носит то же, что и особы, мелькающие на заседаниях Госдумы, и та, церемониально восседающая во главе Совета Федерации. Это, конечно, обязательный костюм-двойка со слегка зауженной юбкой. К костюму прилагается не сочетающаяся с ним прическа, вавилоны — обычное явление на ее голове. Цветовая гамма одежды — пример конфликта между чувством и долгом. С одной стороны, где-то в глубине своего сердца глава района понимает, что должна быть влекущей, дышать, как завещал поэт, духами и туманами. Но с другой — ее вид обязан внушать окружающим административный трепет, не допускающий и намека на амикошонство. Что мы видим в результате? Строгую белую блузку в комбинации с темно-вишневой шалью.

Несмотря на то что, в отличие от мужчин-начальников, наша глава района не пьет, не курит, не сбегает на рыбалку-охоту в рабочее время, никогда не тыкает при первой встрече и вообще обращается с окружающими достаточно деликатно, ее поведение весьма детерминировано средой, которую населяют по преимуществу мужчины.

Для мужчин, за исключением ближнего круга, она кто угодно — руководитель, коллега по работе, политический соперник — только не женщина из плоти и крови с третьим размером груди и маникюром. Ни о каких запретных прелестях харассмента здесь не может идти и речи. Даже в страшном сне не привидится такое: как это — взять и ущипнуть главу района за попу? Именно поэтому она редко пускает в ход дамские штучки и чары, когда ей нужно добиться результата или выгоды. И зачастую в стремлении победить в конкуренции демонстрирует столько мужских качеств, сколько нет даже в самих окружающих ее мужчинах. И в этом она недалеко ушла от своих предшественниц — все та же помесь императрицы Екатерины и министра Фурцевой.

В том же случае, если наша героиня как глава территории укореняется на ней, то часто в роли Большой Мамы, воспринимая всех жителей — независимо от их пола, возраста и социального положения — как детей, шаловливых и глупых. Но если особо не придираться, то и любимых, конечно. А те отвечают ей взаимностью.

Этим она весьма отличается от своих заграничных, скажем европейских, коллег подобного управленческого уровня. Невозможно вообразить, чтобы какая-нибудь условная фрау Шикльбургер лично занималась кодированием от пьянства своих земляков или ездила по домам увещевать нерадивых родителей, подменяя органы опеки. У нашей же героини такое сплошь и рядом.

И в этом ее сила и слабость одновременно.

Игорь Найденов

Спортсменка

Английское winner, переведенное на русский, превращается в женском варианте в призершу, призерку. И хотя с формальной точки зрения это правильно, слово не лежит на языке, раздражает, и в конце концов женский род меняется на мужской. Призер. Да, так лучше. Но вот уже много лет россиянки завоевывают на мировой арене не меньше медалей, чем мужики. «Честь родины спасли русские женщины и кавказские мужчины», — шутили после пекинской Олимпиады.

В пять лет мама привела ее в секцию. Неважно, была ли это художественная гимнастика, которую иногда опрометчиво причисляют к простым женским видам спорта, или тяжелый и опасный бобслей. В любом спорте она попала в систему, где действует правило «пахоту никто не отменял». Когда ее сверстницы смотрят муль-тики, она узнает слово «диета» и вполне осознанно отказывается от предложенной конфеты. Она хочет подольше поспать. Напиться и забыться, вечеринки до упаду — это не для нее. Ежедневные нагрузки и тренировки, сборы, соревнования района, города, области, России.

Спортсменка знает: способности, талант — только половина дела. За годы карьеры перед ней прошла череда «подающих надежды», которые не справились с соблазнами юности. Посмотрите на любую чемпионку, добившуюся больших успехов. У каждой под панцирем из десятков медалей найдется железобетонный характер. Если бы такая чемпионка задалась целью, то разобрала бы римский Колизей по камешку и сложила его заново у себя в Урюпинске. Начнешь нарушать режим — не будет результатов. И ради чего тогда были все эти годы лишений и самоконтроля? Никто же не гарантирует, что она станет Кабаевой или Исинбаевой. Это звезды, небожители. Только недавно до мужиков-управленцев начало доходить: бывшие спортсменки — это чуть ли не лучшие кадры нашей Родины, причем на любой позиции: они всему научатся, все сделают, без глупых интриг и на мировом уровне.

Спортсменка — стратег. Ее тело — это армия, которая при грамотном руководстве сможет выиграть войну, занять нужную высоту и заставить противника отступить. Конечно, как у любого командующего, у спортсменки есть советчики. Без тренера она никуда. Этот человек с маленькой зарплатой, дешевой машиной и небольшим животиком безо всяких стеснений может наорать, не оставив и следа от зародившейся самоуверенности, а может утешить и дать порыдать на своем плече. Такой тренер ближе родителей. Если спортсменка бунтует, паникует или истерит, он приводит ее в чувство. Он и психолог, и наставник, и личный менеджер; настоящая боевая единица российского спорта.

Как бы ни была хороша спортсменка, наступает момент, которого так боятся ее наставники. Она выходит замуж и хочет ребенка. А раз хочет, то и рожает. И вот тут уже взрослая спортсменка, как когда-то школьница, снова показывает характер. Она худеет, набирает прежнюю форму и возвращается в строй. Пока ребенок сидит с бабушкой, спортсменка поднимается на высшую ступень пьедестала — возможно, олимпийского. Еще одно достижение — как восклицательный знак в конце карьеры. Она добилась, смогла, пересилила. Победила всех, кто утверждал, что не получится, победила себя и свои слабости.

Что делать дальше? Она не знает. Конечно, нужно воспитывать ребенка. Но спортсменка не привыкла быть просто мамой. Она боец, не умеющий жить без войны. Спортсменка начинает все сначала, как будто первых тридцати лет и не было.

Вера Михайлова

Адепт саморазвития

Ее утро начинается с медитаций и растяжек — с приветствия солнцу Сурья намаскар, с Семи тибетских жемчужин, с тай-чи, цигуна. Эти упражнения должны сделать ее тело совершенным, а ум — ясным. Она встает рано — не потому, что надо идти в офис, а потому, что так правильно, так велит ее сердце и так советуют мудрецы. Да и в офис таких не очень-то и берут.

Она всегда стремилась к лучшему из того, что видела и знала, это же естественно. Она выбрала интересную работу, а не ту, которая приносит деньги, выбрала быть, а не иметь, учиться, а не потреблять. У нее нет машины, зато она много путешествовала. Ее муж, если таковой имеется, не слишком умеет обеспечивать семью, зато с ним есть о чем поговорить. Впрочем, личная жизнь — часто не то, в чем она преуспела. Лучше быть одной, чем абы с кем.

Смысл существования нашей героини — в саморазвитии. День, в который она ничему ни научилась, прожит впустую. Она вдохновенно учит второй или третий язык, получает второе или третье образование. А сколько тренингов она посетила — от банального личностного роста до искусства гейши и тантрического секса! Очень может быть, что она и сама уже ведет тренинги, или работает инструктором по йоге, или помогает людям в самосовершенствовании еще каким-нибудь способом.

Она занимается своим здоровьем — может быть, больше, чем стоило бы. Экспериментирует с диетами — самые отчаянные доходят до веганства и даже попыток какого-нибудь праноедения. Ходит в фитнес-клуб, увлекается спортом, но не игровым, а медитативным — йогой, фридайвингом, скалолазанием, серфингом, марафонскими забегами. Покупает фитнес-браслеты и прочие гаджеты для здоровья. Подолгу сидит в интернете, изучая оздоровительные системы и общаясь с единомышленницами.

Ей некомфортно с верующими, она — вечная духовная искательница. По книгам на ее полках можно описать ее внутреннюю эволюцию — тут она увлекалась популярной психологией, тут ушла в буддизм, тут свернула в суфизм, тут ненадолго попробовала себя в коучинге… Ее не влекут организованные религии, а вот духовные практики ей очень интересны. Она практикует осознанность, в медитациях шлет человечеству свою любовь, останавливает внутренний диалог, сутками сидит в мучительной неподвижности на випассане и подобных ретритах. Но к какому делу применить накопившуюся осознанность и энергию? Достойного служения обычно не находится, и наша героиня с удвоенной энергией продолжает заниматься саморазвитием.

Андрей Константинов

Идеальная мать 

Когда-то она, возможно, работала в крупной консалтинговой компании, или на телевидении, или в издательстве.

Но однажды она, смертельно усталая, пришла домой и увидела своего сына, который через полчаса после ухода няни уныло таращился в телевизор. И подумала: «А чем я, собственно, занимаюсь?»

«И тогда я сказала себе то, что в глубине души знала всегда, — делится со мной одна из них. — Я прячусь в свои дела, чтобы не столкнуться с главным вопросом собственной жизни! Я мотаюсь по предприятиям, консультирую их руководство, рассказываю им, как лучше организовать литье стали. И объясняю это тем, что якобы приношу пользу стране и обществу, что благодаря мне Россия научится делать разумный бизнес. Но чего стоит эта сомнительная крупица общего блага по сравнению с жизнью человека, которого я — и только я! — могу сделать счастливым прямо сейчас!»

Она уволилась через месяц — чтобы ненароком не передумать, через год родила еще одного, а потом и еще одного. С тех пор она изменилась — в ее взгляде появилась твердость и трезвость, какая бывает в глазах добровольца, уходящего на войну. Она по-прежнему молодо выглядит, прекрасно одевается, после трех родов не растолстела ни на грамм, но почему-то уже не так сильно привлекает мужчин — возможно, потому что они, по большому счету, уже не привлекают ее. Из ее глаз исчез тот блуждающий блеск неуверенности, который побуждал мужчин сражаться и ухаживать, соблазнять и соблазняться. Она выбрала свой путь, как монах выбирает постриг, как художник выбирает искусство, как врач выбирает клятву Гиппократа.

Муж занимает в ее жизни далеко не первое место. Да, как это ни парадоксально, женщина, которая большую часть времени проводит дома, в каком-то смысле менее зависима от мужчины, чем ее эмансипированные бывшие коллеги. Она по-прежнему любит мужа, но ее сердце принадлежит не ему, она не будет убиваться из-за отсутствия внимания или неудачного подарка на 8 Марта. Некоторые мужья не выдерживают этого и уходят, некоторые смиряются и занимают в ее мире почетное место «жены писателя», сознательно подчиняя свою жизнь действительно важному проекту, которым управляет она, практически Жанна д’Арк в том мире, где женщинам гораздо проще быть правозащитниками, журналистами или химиками.

Она не увлекается воспитанием по Монтессори и прочими педагогическими теориями — потому что знает, что шедевр не создается по рецепту. От нее не услышишь про бутылочки, слинги, пеленальные столики — того словесного мусора, которым множество инфантильных матерей заполняют внутреннюю пустоту; примерно так же, как бездарные фотографы любят обсуждать фильтры и объективы. У нее есть талант и призвание. Со стороны не кажется, что она окружает ребенка чрезмерной заботой. Она не кудахчет вокруг него, не мешает ему делать ошибки — она видит ребенка спиной. Она не запретит ему лезть на дерево — но всегда волшебным образом окажется под этим деревом за секунду до того, как он потерял равновесие. И так 8 дней в неделю.

Возможно, я идеализирую. Наверное, у нее, как у всякого подвижника, есть сомнения. Наверное, иногда она может сорваться и наорать на ребенка. Наверное, иногда она спрашивает себя, не напрасно ли ее служение, ведь могло быть и по-другому. «Ты знаешь, если честно, иногда мне кажется, что ни гены, ни воспитание не играют никакой роли, — сказала мне как-то одна из них. — Иногда мне кажется, что я могла бы и не быть их матерью. Мне как будто дали их на хранение, пока они маленькие. Как если бы это были приемные дети. Ведь они все равно вырастут такими, какими им суждено быть. Моя задача — просто не мешать этому. Быть рядом, следить, чтобы никто не заболел, не умер от голода, не начал употреблять наркотики. Чтобы им было чем заняться и было с кем поговорить. Зачем я это делаю? Просто потому, что никто, кроме меня, этого делать не будет…»

Их дети вырастают сильными, самостоятельными и неблагодарными. Ведь наши чувства к родителям так часто базируются на бессознательном чувстве вины и жалости. У ее детей такого чувства нет; они знают, что их счастливое детство — результат окончательного и бесповоротного выбора, который сделала она сама, принеся в жертву разве что блуждающий блеск в глазах.

Юлия Вишневецкая

Прокурор 

Нет на свете таких шуб и бикини, таких декольте и бриллиантов, такого нижнего белья и даже такого отсутствия нижнего белья, которое сравнилось бы по красоте и сексуальности с обычным женским прокурорским мундиром.

Синий напогоненный двубортный пиджак, целомудренно запахнутый на два ряда пуговиц, но в то же время вооруженный глубоким декольте. Юбка чуть выше колен — ровно там, где уже можно, но еще нельзя. Высокий каблук, благородный макияж, смущенные своим служебным положением глаза и прическа, сочетающая королевскую строгость с элементами распущенности —– настолько трудноуловимыми, что ты никогда не найдешь ответа на вопрос, это она что-то имеет в виду или просто ты сам такой испорченный.

Массовый психоз вокруг героя русской весны и новоявленного прокурора Крыма Натальи Поклонской возник на подготовленной культурной почве. Блатная романтическая лирика двадцатого века прямо-таки кишит романтическими сюжетами на эту тему. Правда, по причинам царившего в те годы гендерного неравенства речь там, как правило, идет не о девушке в синим мундире, а о прокурорских женах и дочерях. Но времена меняются, и женщины осваивают новые профессии, гуманизируя негуманизируемое.

Бывая иногда на судебных процессах, я давно заметил, что чем более тяжкое преступление вменяется в вину подсудимому, тем красивее выглядит девушка в синем мундире. Еще пару лет назад я думал, что такое явление актуально лишь для постсоветского пространства. Но в прошлом году я готовил репортаж про американское правосудие и провел достаточно времени в судах города Бостона. Так вот: у них там те же самые сексуал-прокурорши. Прямо один в один. Точеные фигурки, коротенькие пиджачки, макси-мини-юбки, строго-игривые прически и даже высокий каблук — что для продвинутого Бостона вообще за гранью приличий. Вот только мундира им там не полагается, так что все это в рамках неписанного дресс-кода.

Можно, конечно, предположить, что по обе стороны океана слабый пол просто пытается таким образом использовать слабости пола сильного. Сбить с толку адвоката, подсластить жертве пилюлю, произвести хорошее впечатление на присяжных. Но я в это не верю. Мне все-таки кажется, это не сознательная манипуляция, а безусловный рефлекс на ту высшую меру реальности, которая имеет место в суде. Девушка в синем мундире приходит в суд, как в ЗАГС. Только там и здесь одно ее слово способно роковым образом определить судьбу человека. Инстинктивно она понимает, что это случай торжественный. А значит, надо выглядеть соответствующим образом.

Ведь в отличие от мужчины женщина мыслит свою личность физически. Тело — это неотъемлемая часть ее души, она через него самовыражается. В этом смысле некрасивая женщина — то есть такая женщина, которая равнодушна к своему внешнему виду, — души не имеет. Она столь же никчемная личность, как мужчина, который не имеет за душой ничего такого, ради чего стоит взойти на эшафот. Ну, или хотя бы сесть в тюрьму.

Поэтому когда в ответ на вопрос, довольно ли обвинение приговором, женщина-прокурор отвечает «Да», она, конечно же, отчасти имеет в виду нечто совсем другое.

Гуманизация страшной абстракции государства и ее карающего суда — это совсем новое явление. Несложно постареть, пополнеть, принять мундир за второе тело, за замену личности, стать просто функцией и фикцией, озвереть, лишиться способности к любви, пониманию и состраданию и тупо повторять без сожаления: «Твой дом — тюрьма». Кстати, социологи замечают, что женщины-судьи и женщины-прокуроры в России существенно суровее мужчин; когда женщина перестает верить в людей — это страшнее.

Но, может быть, как раз сейчас мы видим рождение новой судебной системы в синем сексуальном мундире.

Дмитрий Соколов-Митрич

Волонтерка 

Иногда может показаться, что она от чего-то бежит, от чего-то спасается. Страшно за себя, за своих детей, и, делая добро другим, она надеется получить индульгенцию? Сделка с небесами? Но ведь так очевидно, что договор на эту тему с Богом невозможен. Как, впрочем, и на любую другую. Тогда зачем ей все это?

Она подобрала с улицы семью — маму и дочку — беженцев из соседней страны, где случилась война. Поселила у себя — семье пришлось потесниться. Собирала деньги по друзьям в фейсбуке, чтобы снять им квартиру, через знакомых знакомых пристраивала девочку в школу, учинила скандал в миграционной службе, пытаясь выправить маме хоть какие-нибудь документы.

Она нашла новых родителей для нескольких брошенных детей-инвалидов.

Ее забирали в полицию с митинга против закона Димы Яковлева, запрещающего американцам усыновлять русских детей.

Она, кроме всего прочего, вкалывает на работе — руководителем проектов в кадровом агентстве. Ну и дома: пожилые родители, у сына двойка в четверти по математике, у дочки переходный возраст, а муж все понимает и поддерживает, но не железный ведь.

И бесполезно спрашивать ее, где она берет этих людей и как попадает в эти ситуации. Можно сказать, что в такие истории попадают все, но лишь немногие способны помочь, хотя бы деньги перечислить или отдать поношенные вещи. И только единицы включаются в решение чужих проблем по-настоящему и надолго. Директора российских детских домов стонут от спорадических всплесков корпоративной доброты, когда по праздникам делегации компаний-спонсоров заваливают казенные дома ненужными игрушками и конфетами; при этом поговорить с ребенком — некому.

Благодаря социальным сетям кажется, что волонтерок стало очень и очень много, как на Западе. Но кроме профанации и видимости есть еще суперсовременный тип лже-волонтерки: эта дама собирает группы в фейсбуке по любому поводу, ей не важно, спасать человека или уничтожать — лишь бы оказаться в уютной толпе, а лучше в ее главе. Бедным людям, конечно, все равно, кто и почему им помогает — по зову сердца или из стадного инстинкта. Но наша героиня просто добрая.

Она не сразу стала такой. Однажды много лет назад она откликнулась на просьбу прийти на субботник в интернат для детей с поражением центральной нервной системы. «А почему бы и нет, — подумала она, — ведь людям надо помогать. Особенно если у тебя самой все в порядке: хорошие, любящие родители, благополучное детство, школа, институт, офис, молодой человек с серьезными намерениями».

Примерно через полчаса после начала мероприятия она курила у ворот интерната, никак не могла прийти в себя. Для того чтобы туда вернуться, ей понадоби-лось много лет. Выйти замуж, родить двоих детей, повзрослеть.

Суббота, раннее утро. За окном февральская темень, вся семья спит. Она наскоро завтракает и собирается. Метро, автобус, окраина Москвы. Яркий свет неоновых ламп. В центре спортивного зала двое — женщина с волосами, собранными в пучок, и маленький щуплый мальчик лет восьми в шортах, чешках и белой футболке. Безнадежный пациент с букетом диагнозов из интерната для детей-инвалидов. Вернее, бывший безнадежный пациент. Она занимается с ним уже год, три раза в неделю, и мальчик начал говорить, понимать человеческую речь. Звучит музыка. Женщина и мальчик танцуют.

Олег Рашидов

Филологическая девушка

«Я — Бахтин. Я не хочу ничего решать. Я хочу диалог, хронотоп, карнавал». Если вы смеетесь над этой шуткой из паблика в «ВКонтакте», то поздравляю вас: вы — филологическая девушка. Такая девушка по жизни не идет, а летит. Она восхитительно-воздушна и внешне, и внутренне, она прекрасна и душой, и телом, хотя может демонстративно не следить за собой. Выпускница филологического факультета МГУ, РГГУ (что чаще) или одного из региональных вузов (что реже), она не занимается литературоведением. Филолог — не профессия, а правильное самоощущение. В советское время филфаки были факультетами невест, сейчас они выпускают самостоятельных девушек, которые готовы употребить свои таланты в самых разных отраслях. Она работает в каком-нибудь СМИ (это называется «по специальности»), в маркетинге (почему бы и нет), в пиаре (желательно каком-нибудь интеллигентном — театр, галерея, издательство) или, скажем, арт-директором какого-нибудь кафе или клуба, что на самом деле просто более красивое и эффектное название для пиарщика.

Как мы уже говорили, филологическая девушка красавица, и это не обсуждается. Она одинаково прекрасна в вечернем платье и в строгом деловом костюме, хотя в обычной жизни она подчеркнуто скромна. Ярко наряжаться стратегически неправильно, не поймут другие филологические девушки, а нефилологические могут ошибочно принять ее за свою. А это очень плохо, ведь филологической девушке очень важно быть не такой, как все. Она убежденный враг майонеза (хотя его ест), попсы (хотя ее слушает и даже под нее пляшет), презирает российское телевидение (хотя, возможно, вообще никогда его не смотрела). А забеременев, немедленно создает в фейсбуке группу для будущих и действующих мам с призывом «Ни в коем случае не употреблять невыносимо омерзительных слов вроде “вкусносися” или “годовасик”».

Филологическая девушка держится аристократкой всегда, даже в самом нелепом и глупом положении. И в любой ситуации может поддержать разговор о Жаке Деррида. Она начитана и насмотрена, она знает множество умных слов вроде «мимесиса» или «табернакля» и в некоторых случаях даже умеет их правильно употребить. Она действительно разбирается в арт-хаусе.

Филологическая девушка политически сознательна до скрежета зубов, она убежденный либерал и оппозиционер, впрочем, ее политическая деятельность в 99% случаев ограничивается лайком и репостом. Слушает она, конечно же, инди, что бы это слово ни значило. Чаще всего она феминистка, реже — убежденная, чаще — до брака и после брака. Она лесбиянка на втором курсе и убежденная сторонница семейных ценностей в 25 лет, светская львица после первого развода и создатель салона в стиле Анны Павловны Шерер на собственной кухне в сознательной жизни.

Она живет в пределах Садового кольца, потому что дальше, а уж тем более за МКАДом, жизни нет, и чем провинциальнее ее происхождение, тем сильнее ее ненависть к отдаленным районам. Для каждого города у филологической девушки есть список правильных и неправильных мест. Она читает «Афишу» или The Village и считает любимого автора непререкаемым авторитетом. Ну, то есть если в «Афише» объявили модными хинкальные, она будет ходить непременно в хинкальные. А если настанет эра гамбургерных, будет ходить в гамбургерные. Впрочем, вечные ценности вроде бутылки дешевого портвейна и дребезжащей гитары в руках единственного однокурсника, памятных со времен поездки на фольклорную практику в Вологодскую губернию, остаются актуальны.

Несмотря на обширные познания в семиотике и кажущуюся внешнюю мягкость и рассеянность во взгляде, филологическая девушка может оказаться хорошим и пунктуальным работником, эффективным менеджером и даже создателем собственного бизнеса.

Константин Мильчин

Другие 11 очерков можно прочитать по метке русские девушки.

Продукт - «Русский репортер» и российское брендинговое агентство DDVB.