Россия — место не столько мрачных предзнаменований, надвигающихся единым грозовым фронтом, сколько предзнаменований противоречивых. Солнце потемнело и вновь засияло. Судоправдал новосибирского Тангейзера. Дальше — больше, директор Большого театра позвал спасенного от православных менад режиссера Тимофея Кулябина ставить оперу у себя, а Большой театр — это Кремль русской культуры. Капков уволился, а министр Мединский, от которого вся культурная Россия только и ждет, что он придет и сделает какую-нибудь гадость, обругает фильм или спектакль, сообщает, что сделал Капкову интересное предложение. Наверняка, в замы позвал — нету ведь всероссийского парка отдыха, чтобы быть там директором. Прекратили дело против Светланы Давыдовой, которая звонила в украинское посольство сообщить о передвижении российских войск — за отсутствием состава преступления. Это после того, как множество людей и газет потратили время и силы, убеждая друг друга и окружающих, что судить изменницу есть за что, а те, кто считает, что не могла предать, потому что ничего не знала, ничего не понимают в изменах.

Не этого хотят от власти серьезные люди с суровыми лицами, сжатыми кулаками и значком ГТО на груди «Не забудем не простим первой степени».

Новосибирский митрополит пошел в суд не просто так. Он пошел потому, что за два года до этого судили и сажали кощунниц, Дума приняла закон о защите чувств верующих, депутат Думы, размахивая этим законом, требовал режиссера посадить, а дружный хор электроприборов не первый месяц рассказывает, что главное у нас — это святая православная вера князя Владимира Таврического и борьба с западной современностью за славное русское прошлое, оно же будущее.

И вот митрополит всему этому верит, идет в суд, и суд его отправляет восвояси, покрывая позором и потерей лица его седую бороду. Что может решить про себя митрополит и все те, кто слился с ним в желании наказать режиссера? Что режим не тянет, не справляется, отстает от наших суровых времен, не на высоте наших трудных задач, надо бы подсобить, нажать, ухнуть, подтолкнуть в нужном направлении, и дальше сама пойдет. Главное — не останавливаться.

И не останавливаются. Суд режиссера оправдал, а министерство культуры ему же велит извиниться за то, в чем суд не обнаружил вины. Потому что популярный архимандрит Тихон Шевкунов прокомментировал: вот и славно, что суд отказал, можно «поприветствовать, что обсуждаемая сегодня проблема вышла из судебно-процессуального пространства». А это значит, как узнаем от архимандрита, что теперь можно сокрушить уста его и освятить руку ударом. Можно теперь с чистой совестью пойти ломать декорации. 

На Новом Арбате напротив «Эха Москвы» опять вывесили плакат с лицами врагов и разжигателей ненависти, пять-шесть литераторов и музыкантов, а ровно год назад в центре такого же плаката на том же месте на том же Арбате был Борис Немцов. Чтоб всем было понятно: так разжег ненависть, что терпеть его дальше было невозможно. А с этими, кого терпеть невозможно, всегда ведь так: сами виноваты, что их побили, убили, посадили, выслали.

Так разожгли к себе ненависть, что честному человеку спокойно мимо не пройти. Как женщины в Индии, которые, по мнению тамошних хранителей традиций, сами виноваты, что их насилуют: нечего туда-сюда по улицами ездить, на вечерних автобусах шлендать по городу, грудь лучше надо перебинтовывать, чтобы не торчала, а то одно разжигание от них там, да и у нас тоже.

Арбатские плакаты, ложножурналистские расследования больших телеканалов, вынос добрыми христианами напоказ портретов тех, кто должен гореть в аду, а желательно, всех, кроме них и членов их семей, да и члены семей некоторые пусть горят, и есть те самые неофициальные проскрипционные списки, глядя на которые простой гражданин должен крепче связать себя с властью: вот они — кандидаты для адского котла, а вот я, вера и отечество.

Если обычному гражданину показывать и поименно называть врагов на улицах, в новостях, в газетах и в телепередачах, он, конечно же, начнет думать, что сила закона не одинаково защищает его, лояльного обывателя, и врага, подрывающего обороноспособность страны на иностранные деньги. А что сами виноваты, нарвались, пусть теперь ходят оглядываясь. И неравнодушный обыватель несколько изумлен, что государство называет убийство врага страшным и наглым преступлением, которое должно быть раскрыто, и ловит при этом не американских шпионов и не украинских провокаторов, а патриотов России с орденоносного Кавказа. В честь убитого разрешают у Кремля и цветы и свечи на мосту, оправдывают режиссера, увольняют и зовут Капкова. Как ни в чем не бывало вещает из своего новоарбатского вертепа «Эхо Москвы», в одном из зданий православных железных дорог все еще действует у всех на виду взрослый гей-клуб, хотя депутат Милонов давно предлагал превратить его в детский клуб у трех вокзалов. Недополучивший свои иудины тридцать «Оскаров» «Левиафан» выходит в широкий прокат, интернет полон крамолы, фейсбук — смуты, твиттер — яда. Выходит, все не всерьез, зря наши деды победили фашизм в Украине.

Три года пропаганды, которая началась с московских протестов, и осложнилась во время киевских, породили в большой части общества серьезные, важные ожидания. И эта часть проявляет нетерпение. Когда кончится, наконец, это лавирование, это вашим и нашим, эта оглядка на мнение иностранцев и местных вольнодумцев, которым что ни уступи — все мало, ты им палец, а они локоть или колено, а дальше, как известно, не пойдешь.

Месяцы государственной пропаганды породили у согласных с ней граждан чувство превосходства над несогласными, безоговорочной правоты, права на действия. А война добавила всему этому последней окончательной серьезности. Голосом от советского информбюро не шутят, не размышляют, не сообщают о помиловании сообщников врага. Пусть скажут, взяли Харьков или нет, идем на Берлин или нет.  

У той части общества, которая согласна с государственной пропагандой, вернее, у тех, с кого государственная пропаганда сделала слепок для всех остальных, возникает запрос на то, чтобы слова больше совпадали с делом. Начинают возникать и крепнуть обманутые ожидания. Почему мы на войне ведем себя не как на войне?

И вот, не вытерпев, граждане выходят на мост и громят неофициальный и ясно, что и без того временный мемориал на месте убийства Немцова, разбрасывают цветы, затаптывают свечи, закрашивают буквы. А рядом Чечня, наша собственная Донецкая республика, которая не признает монополии центра на насилие и репрессии, а наоборот, в полном согласии со старинным восточным понятием, гордый вассал, присягнув сюзерену, получает от него право карать своих врагов.

Ведь у неравнодушных граждан не только из-за цветов на мосту и сибирской оперы, у них много по каким поводам накопилось нетерпение. Почему рано остановились в Украине: разве не всех русских людей надо спасать от хунты, а как же Одесса и Харьков? А город русской славы Байконур, откуда Юрий Гагарин вознесся на небо? А народные мечты, связанные с обузданием капитализма, твердыми ценами, отменой итогов несправедливой приватизации, возвращением добра народу — не пора ли и им сбыться? В самом деле, если мы противостоим Западу, а он управляет миром капитала, не пора ли с этим миром порвать?

Одна часть руководства и населения видит в пропаганде средство контроля, инструмент для достижения практических целей в реальной политике. Зато другая принимает ее всерьез и требует, чтоб слово не расходилось с делом. Владимир Путин привык быть арбитром, посредником между ними, но когда пропаганда работает только в одном направлении, балансировать и уравновешивать становится все труднее. 

Власть оказалась заложником собственной пропаганды и порожденных ею ожиданий. Антимайдан — это ведь тоже майдан: мнение улицы о том, какой должна быть власть, просто с другой стороны.