Согласно планам, обнародованным еще в 2010 году, Кремль намеревался потратить на финансирование государственной программы производства и закупок вооружений для российской армии 22-22,5 трлн рублей на горизонте до 2020 года. Это составляло в те дни около половины российского ВВП или, будучи "размазано" на 12 лет – 3,8-4,1% ВВП ежегодно (а вместе с расходами на содержание самой армии – раза в полтора больше).

Это гигантские расходы по мировым меркам. Но дело не в этом – даже активные сторонники развития ВПК и увеличения расходов на оборону осознавали и осознают, что их пожелания никогда не станут популярными у большинства граждан, хорошо понимающих, что пушки чаще всего приходят вместо масла, и почти никогда – как добавка к нему. Совсем недавно Советский Союз рухнул под бременем военных расходов, достигавших, правда, 12-14% ВВП. Поэтому всё чаще слышен неубиваемый довод: нужно развивать военную промышленность, так как она порождает спрос на новые технологии, которые, в свою очередь, двигают вперёд гражданские отрасли. И, хотя в истории Советского Союза и России убедительных примеров тому найти не удаётся, данный аргумент чрезвычайно распространён.

Порадует ли это кого-то или нет, но он ошибочен. И вот почему.

Безусловно, на протяжении многих веков вопрос о выборе между военной и гражданской составляющими экономики вообще не стоял: если люди хотели жить, а государство – существовать, то лучшие умы должны были придумывать новое оружие, лучшие руки – его создавать, а лучшие граждане – носить и применять. Это, разумеется, не отрицало того факта, что создавать и содержать большие армии и большие арсеналы было чрезвычайно накладно – и постепенно правители стали оказываться перед выбором между разграблением своих стран соседями или восстаниями недовольных поборами подданных.

Рим, захватив огромные территории, не смог остановить депопуляцию своих центральных провинций; французские монархи, в XVIII веке тратившие на военные забавы до 55% бюджета, дождались в итоге краха собственной монархии под ударами революционных масс. В той или иной степени "экономическими" (а не "анти-экономическими") военные расходы стали во второй половине XIX века, и способствовали этому два важных обстоятельства. С одной стороны, в большинстве передовых стран возникла капиталистическая экономика, и роль частного бизнеса оказалась революционной. Закупки вооружений государством провоцировали конкуренцию и заставляли задумываться об издержках; помимо этого, работники соответствующих отраслей, получая хорошие зарплаты, создавали дополнительный спрос и подталкивали развитие других секторов; наконец, частный бизнес платил налоги, что также поддерживало систему.

Иначе говоря, чисто экономически военная сфера превратилась из антипода экономики в её часть – и именно там, где это превращение оказалось наиболее естественным, хозяйственная система получила толчок к развитию.

Именно так может объясняться то, что с наращиванием военных расходов в 1980-е годы экономика США ускорила свой темп, а экономика СССР попросту развалилась. В то же время завершился переход от аграрного и/или мануфактурного хозяйства к массовому производству; экономика впервые стала "адекватной" армии, которая была массовой практически всегда. Это сделало возможной ту "экономию на масштабах", которая и породила ощущение, что военные отрасли "толкают" гражданские. Государство финансировало "оборонные" подразделения частных компаний, и корпоративная логика требовала эффективного использования полученного – именно поэтому самолёты, создавшиеся как военные, потом часто перепрофилировались в гражданские; танки превращались в трактора; а устройства для радарного излучения – в микроволновые печи.

Однако, повторю ещё раз, всё это хорошо работало до тех пор, пока и в военном, и в гражданском секторах экономики доминировало массовое производство – именно оно и было базой для такого технологического трансферта.

Собственно, дальше говорить почти не о чем – всё и так понятно. К концу второй трети ХХ века технологический прогресс достиг уровня, на котором военное столкновение между крупнейшими державами стало невозможным. Это привело к завершению "холодной войны" и к самому большому сокращению военных расходов в истории (с $1,76 до $1,04 трлн в текущих ценах между 1985 и 1997 гг.). С завершением ХХ столетия высокие военные расходы стали уделом "неразвивающихся" стран Африки и Латинской Америки. Это, конечно, не значит, что совершенствование военной техники прекратилось – но оно приняло качественно иные характеристики.

Во-первых, современное оружие стало впитывать в себя новейшие технологии, создаваемые в гражданских отраслях. Да, интернет сформировался в своё время на технологической платформе, сконструированной с военными целями, но развился он сугубо в гражданской среде – как и мобильная связь, и современная оптика, и жидкокристаллические панели, и новые материалы, которые сейчас используются для производства оружия и экипировки. Как прекрасно показано в известной работе Джона Элика и его коллег, конец 1980-х стал последним десятилетием, на протяжении которого был заметен чистый трансферт военных технологий в гражданский сектор (Alic, John A., etal.BeyondSpinoff: MilitaryandCommercialTechnologiesin a ChangingWorld, Cambridge (Ma.): HarvardBusinessSchoolPress, 1992); 1990-е отличались каким-то странным затишьем, а с 2000-х поток начисто развернулся в противоположную сторону.

Во-вторых, собственно военно-промышленный комплекс нацелен сегодня на производство оружия, которое избавляет человека от присутствия на поле боя; войны XXI века – это противостояние высокотехнологичных держав странам, которые могут похвастаться не технологиями, а особым боевым духом комбатантов. Возникает новая, "индивидуализированная" логика боевых действий, которая хорошо понятна западным стратегам, но совершенно чужда российским военным, привычно готовящимся к масштабным сражениям с использованием крупных частей и соединений при поддержке танков и самолётов. Актуальные сегодня типы вооружения в России практически не производятся – и все рассуждения о том, что для их "освоения" нужны пара лишних миллиардов, не выдерживают никакой критики.

Не стоит также забывать, что сегодня производство вооружений, каким бы масштабным оно ни казалось, не определяет облик ни одной экономики мира (за исключением, возможно, северокорейской). В США выпуск продукции военной промышленности составляет около $200 млрд – менее 1,5% ВВП. Ни в одной из стран ЕС он не дотягивает и до половины данного показателя. Оборот глобальной торговли оружием и военным снаряжением, в которой Россия сегодня занимает почётное 2-е место, не превышает, по оценкам SIPRI, $60 млрд – менее 0,3% глобальных торговых потоков. Даже занимая указанную позицию, Россия с $11-12 млрд оружейного экспорта продаёт оружия в 30 раз меньше, чем нефти.

Война переместилась из лесов и полей на экраны дисплеев, а с ней перетекли туда и финансовые потоки. И в этих новых условиях, сколько бы правительство ни вкладывало в производство вооружений, отдача от таких инвестиций будет весьма незначительной, если и случится вообще.

Россия, намереваясь сейчас наращивать вложения в военно-промышленный комплекс, пренебрегает несколькими обстоятельствами, которые в современной ситуации нельзя не принимать в расчёт. Прежде всего, и это самое важное, мы живём в условиях открытой экономики – и если в советское время и можно было спекулировать на том, что в военном секторе возникают технологии для гражданских отраслей, то сейчас этот аргумент совершенно несостоятелен: технологий в мире масса, они устаревают намного быстрее, чем российская промышленность способна их внедрить.

Однако более важно даже иное обстоятельство. Выше мы говорили, что в самой идеальной ситуации военные инвестиции могут дать эффект только в случае, если они приходят в частные компании, которые напрямую вовлечены в производство конкурентоспособной гражданской продукции. Сейчас в России военно-промышленный сектор стремительно возвращается в руки государства (из которых, строго говоря, и не уходил), и любая конкуренция в данной сфере прекращается. Именно поэтому вложения в него никак не смогут стать тем мультипликатором экономического роста, которым они в ряде стран успешно выступали во второй половине ХХ века.

Наконец, никто не отменял того, что российская армия по-прежнему воспринимается как массовая армия, а представления наших военных основаны на перспективе конфликта с мощным противником – и скорее всего, даже более мощным, чем сама Россия. Это, по сути, концепт оборонительной войны, который предполагает акцент на массовую армию и типовые вооружения – то есть концепт войны середины или второй половины прошлого века. Последнее означает, что вложения в ВПК будут оборачиваться, как и в советкое время, сотнями самолётов и тысячами танков – и ни о каком технологическом прогрессе речи идти не будет.

В условиях современной российской действительности армия и военные расходы становятся тем, чем они были на протяжении столетий истории авторитарных неразвивающихся обществ – прямым вычетом из общественного продукта; налогом, которым государственная мнительность обременяет общество. Ни при каких условиях они не могут ускорить нашего экономического развития, обеспечить технологический прогресс, сделать социум более современным. И, что самое печальное, менее всего они могут обеспечить нашу безопасность, которая в новом столетии гарантируется прежде всего предсказуемостью и миролюбием внешней политики.

Казалось бы, пришло время сказать: "Прощай, оружие!". Но разве могут сделать это те, кому нечем гордиться, кроме красиво расшитых погон? Даже если таковые бóльшую часть времени не заметны под костюмами от лучших европейских кутюрье?