Эта икона Божией Матери «Казанская» со странной полустершейся надписью латиницей на обороте: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn» украшает Скорбященскую церковь в Санкт-Петербурге. Сделайте перепост себе на страницу и она будет хранить вас!

Одна из прихожанок рассказала ее удивительную историю связанную с иконой.

Однажды в храм вошла старая женщина и всплеснула руками, увидев Казанскую икону Богородицы.

— «Как эта икона попала к вам? Я же подарила ее одному немецкому солдату! — удивилась она. — Я узнала ее по характерным вмятинкам на окладе».

Я пояснила, что икону несколько лет назад передало храму немецкое консульство, находящееся в нашем городе. Женщина расплакалась, сказала, что ее зовут Вера, и поведала, как в свое время православная святыня их семьи оказалась в Германии.

«Я бежала из родного села, оказавшегося в самом центре боев. Хотела уехать с сестрой и своими тремя ребятишками ещё раньше, но мама тяжело болела и не вынесла бы дороги. «Приеду позже», — пообещала я сестре, отправляя ее с детьми под Рязань, где в колхозном посёлке жила наша тетка. Через месяц мама умерла, успев благословить меня фамильной иконой Божией Матери «Казанская». Этой иконой покойный дед благословлял в свое время маму перед свадьбой, а мама 15 лет назад благословила нас с Сашей, хотя муж мой был комсомольцем.

Теперь икона лежала в моем тощем вещевом мешке беженки. А сама я сидела под навесом одного из станционных пакгаузов и следила за безумным танцем снежных вихрей. Думать уже ни о чем не могла, лишь пыталась глубже затолкать кисти рук в узкие рукава демисезонного пальто. Холод и голод — вот все, что я чувствовала.

Тут, громыхая, подкатил состав, двери вагонов открылись, и фрицы, встав шеренгами, стали передавать друг другу длинные ящики. «Оружие привезли» — мелькнула равнодушная мысль. Но другая тотчас больно уколола: «На фронт! Туда, где воюет мой Саша! Из этих автоматов будут стрелять в него, в других русских солдат… Вот проклятые!»

Удивительно, но немецкие патрули не обращали внимания на меня - одинокую отощавшую от голода женщину. Не помню даже, когда я последний раз ела: часики, обручальное кольцо, мамины серёжки я давно уже обменяла на еду. Я нащупала под заиндевелой тканью мешка латунный оклад.

«Заступница Пресвятая Богородица! — зашептала окоченевшими губами. - Спаси и сохрани моих детушек, сестру Надю. Сохрани и защити моего мужа, раба Божия воина Александра».

«Что? Плехо?» — раздалось над самым ухом.

Поднимаю голову: рядом со скамьей стоит немецкий солдат.

В его голосе прозвучало сочувствие, и я ответила: «Плохо».

Немец сел рядом. Поставил на землю толстый ранец, некоторое время копался в нем, потом протянул руку: «Nimmt!». Это был квадратный ломоть хлеба, на котором розовела полоска сала. Я приняла угощение и впилась в него зубами. Немец достал из ранца термос, налил в крышку дымящийся чай: «Heiss! Gut!»

Наверное, он был в карауле здесь, на станции. На вид лет двадцать, голубоглазый. Лицо простоватое. И волосы наверняка светлые, как у моего старшего сына Андрейки, только не видно их под шапкой. Немец указал рукой на паровоз, потом на меня и, смешно сморщившись, видимо пытаясь найти слово, спросил:

- «Тальеко?»

- «Далеко! Теперь уже не добраться!»

Я вдруг стала рассказывать ему, что надеялась добраться до тётки и как осталась безо всего. И заключила: «А у меня там дети. Киндер. Понимаешь?» Я показала рукой сверху вниз — мал мала меньше.

Парень кивнул: «O ja, Kinder!»

— «Но мне не доехать. И не дойти. Я просто замерзну».

Я даже не сразу осознала, что плачу. Немец опять потянулся к ранцу и вытащил увесистый пакет: «На. Взять». Он открыл пакет и, тронув его содержимое, лизнул палец: «Gut!»

В пакете была соль. Соль, которая сейчас стоила дороже золота. За соль давали хлеб, молоко, да что угодно… В пакете было не меньше трех килограммов. А он теперь так вот просто взял и отдал её мне, совсем незнакомой русской женщине. Увидав мое ошеломленное лицо, парень улыбнулся и что-то сказал. Я не поняла. Тогда он встал, завинтил свой термос, сунул в ранец и, помахав рукой, пошел прочь.

«Постойте! — бросаюсь за солдатом вдогонку.

— Вот, возьмите, пожалуйста».

Протягиваю ему икону. «Was ist es?»

— «Эта икона будет хранить вас всю жизнь», — говорю твердо.

Он не понял.

Снова повторяю: «Эта икона будет хранить вас всю жизнь».

Солдат достал из кармана химический карандаш, послюнил и, перевернув доску, попросил произнести еще раз. И пока я медленно, по слогам, говорила, он выводил на доске латинскими буквами: «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».

Больше мы никогда не встречались…А я, выменяв на соль тёплую одежду, валенки и хлеб, добралась до Рязани. В сорок пятом вернулся с войны муж Саша».

Внимательно выслушав взволнованную женщину, я с радостью пересказала то, что мы узнали от представителей немецкого посольства, передавшего Казанскую икону нашему храму.

Тот немецкий солдат прошел всю войну. У него на глазах погибали его товарищи, однажды взорвался грузовик, в котором он ехал, но он успел выскочить за мгновение до взрыва. Остальные погибли. В конце войны снаряд ударил в блиндаж, который он покинул также за одно мгновение.

Незримая сила русской иконы надёжно хранила его. И тогда он многое понял и переоценил в своей жизни, и его душа раскрылась для молитвы. Он вернулся домой, женился, вырастил детей. Икону поместил в красивом киоте на почётном месте и всю жизнь перед нею молился. А когда стал стар, наказал старшему сыну после своей смерти отнести дар русской женщины в российское консульство:

«Эта икона жила в России и должна туда вернуться. Пусть передадут ее в Ленинград, город, выстоявший в блокаду, умиравший от холода и голода, но не сдавшийся».

Так в середине 90-х годов в одной из вновь открывшихся церквей Санкт-Петербурга, где настоятелем тогда был протоиерей Александр Чистяков, появилась небольшая икона Божией Матери «Казанская» со странной латинской надписью на обороте «Eta ikona budet hranit was wsu schizn».

Янина Соколовская