Красная армия с первого дня строилась на основе культа героической смерти и самопожертвования. Причем массовой смерти и самопожертвования:

«Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрем

В борьбе за это!».

Что интересно, во время Первой мировой войны русские солдаты пели эту песню с не таким самоубийственным, хотя и достаточно жертвенным припевом:

«И как один прольём

Кровь молодую».

Такой же припев имела и официальная версия марша Белой армии. Неофициальная имела более оптимистичный, но одновременно и откровенно антисемитский припев. Впрочем, там были не менее виктимные строки:

«Вот показались красные цепи.

С ними мы будем драться до смерти».

Но с Белой армией ситуация понятна - ее воины чувствовали проигрышность своего дела (впрочем, как этому делу не быть проигрышным, если в 1919 году Деникин послал на красную Москву только треть своих сил, тогда как другая треть воевала в Чечне против свободолюбивых горцев, а еще одна треть - в Украине против войск Петлюры и Махно?). Героическим стоицизмом - по понятным историческим причинам - проникнута Украинская версия песни:

«Ми сміло в бій підем за Україну

І голови складем за Землю Рідну».

Но Красная армия шла с песней о собственной тотальной смерти в наступление! Она с ней одерживала победы - и утверждала культ смерти в своих рядах ...

Вообще, большевизм как идеология очень легко относился к массовой смерти, увы, он ее культивировал как проявление исторической необходимости, следовательно, свободы («свобода - это осознанная необходимость»). В 1920-м Ленин говорил, что во имя мировой революции готов положить не только свою жизнь, но и 9/10 жизней населения России, а его ученик Бухарин (по характеристике учителя, «ценнейшей и крупнейший теоретик партии») писал: «Массовые расстрелы являются одним из способов создания «нового человека» (эти слова Ленин в книге ученика одобрительно подчеркнул). И только осенью 1922 уже тяжело больной лидер большевиков вдруг заговорил, что «самой большой ценностью» являются человеческие жизни и трагичность прошлых лет в том, что их было столько потеряно ... Но уже было поздно. «Это не Ленин говорит, это говорит его болезнь», - разъяснил коллегам недавно избранный на должность генсек Сталин, и политбюро ЦК ВКП (б) с ним согласилось.

А потому не случайно на похоронах вождя революции через полтора года кинохроника зафиксировала знаковые транспаранты: «Могила Ленина - колыбель свободы всего человечества», «Ленин - наше бессмертие», «Ленин всегда живой» и т.д., и не случайно мавзолей «бессмертного» Ильича построили в самом центре Москвы, на сакральной Красной площади, и не случайно шли и шли поклониться ленинской мумии миллионы за миллионами, и не случайно все последующие партийные вожди стояли сверху на могиле основателя большевизма, словно набираясь от него силы, и не случайными были - уже в более поздние времена - плакаты с изображением Ленина и надписью: «Верной дорогой идете, товарищи!».

А как воспитывалось молодое поколение «страны советов»? На героической смерти (и на доносе) Павлика Морозова. Певец Беломорканала, друг Сталина писатель Максим Горький назвал Павлика «одним из маленьких чудес нашей эпохи». Поэтому воспитанные на примере этой смерти пионеры и октябрята стали бойцами и командирами Красной армии и партизанами во время Второй мировой войны ...

Однако не просто культ смерти лежал в основе воспитания советских людей и воинов, а культ «правильной» смерти. И если сначала «правильной» была массовая смерть «за это», то есть за власть партии большевиков, за дело Ленина-Троцкого, то с начала 1930-х единственной верной смертью стала смерть лично за Сталина. И хотя официальная парадигма того времени коротко сводилась к лозунгу: «За Родину, за Сталина!» (Именно так писалось тогда - родина с малой, «вождь народов», конечно, с большой буквы), но поскольку все земные и неземные добродетели воплощал в себе «вождь народов и лучший друг физкультурников», то любая героическая смерть за Сталина, которая приближала победу, считалась образцовой, образцово-показательной, достойной массового подражания.

А то, что эта парадигма прочно въелась в массовое сознание даже той части советской интеллигенции, которая субъективно была антисталинской, свидетельствуют слова известной песни, написанной в 1960-х фронтовиком Булатом Окуджавой:

«... Нам нужна одна победа,

Одна на всех, мы за ценой не постоим,

Одна на всех, мы за ценой не постоим».

Песня правдивая, песня соответствует и официальной идеологии, и массовым настроениям, но разве можно не думать о цене победы? Разве нельзя пытаться достичь тех же результатов, но значительно меньшей ценой? Разве не надо беречь своих солдат и технику, гражданское население и инфраструктуру?

Но подавляющее большинство советских маршалов, генералов, офицеров и солдат - на всех уровнях! - воевала по принципу «мы за ценой не постоим» ...

На это работала гигантская пропагандистская машина, которая воспевала Зою Космодемьянскую, Николая Гастелло, Александра Матросова, подпольщиков «Молодой гвардии» и 28 панфиловцев ... При этом никого из пропагандистов не интересовали факты, не интересовало, что на самом деле подожгла Зоя Космодемьянская, сколько бойцов дивизии генерала Панфилова на самом деле пытались остановить немецкие танки и кто из них погиб, куда упал самолет капитана Гастелло и что на самом деле пытался сделать рядовой Матросов.

Автор «Дня» историк Борис Соколов уже более двух десятилетий назад тщательно исследовал, действительно ли боец ​​Матросов закрыл своим телом пулеметную амбразуру и доказал, что это было невозможно, поскольку это противоречит законам физики. На самом деле Матросов действовал значительно умнее: он пытался с тыла обезвредить боевой расчет ДЗОТа, однако, как и почти все советские солдаты, брошенные в бой из запасных полков, был физически слабее немецких солдат (нормально кормить красноармейцев начали только в последние два года войны, и то благодаря американской помощи) и не выдержал рукопашного боя. Но пока он сражался с врагами, пулемет не стрелял, что позволило его товарищам пройти вперед. Иными словами, в качестве примера приводились не разумные действия воинов (победить и выжить), а героическое самопожертвование во имя «дела Сталина».

Подобным образом произошло и с «Молодой гвардией» Краснодона. Здесь нужно было создать героическое сказание о мертвых героях как противовес достаточно массовому коллаборационизму на востоке Украины и в оккупированных нацистами областях России. Противник Гитлера и Сталина Иван Земнухов (это показали документы НКВД), погибнув от вражеских рук, уже не мог мешать режиму - и ему в числе пятерки активистов организации 13 сентября 1943 было присвоено звание Героя Советского Союза. А командиру «Молодой гвардии» Ивану Туркеничу звание Героя было присуждено ... только 5 мая 1990 года. Тогда же, в 1943 году, он, армейский офицер с «неопределенными настроениями» (опять-таки, с точки зрения НКВД), был награжден лишь орденом Красного знамени и отправлен на фронт, где и погиб в августе 1944 года. Но погиб в обычном бою, а не «кинематографической» смертью, поэтому о нем пропагандисты-мифотворцы просто забыли ...

Все это сочеталось с собственным трагическим опытом фронтовиков, участников войны, работавших в тылу, и «детей войны», - сочеталось и нередко побеждало этот опыт, позволяя Кремлю идти на новые военные авантюры.

Поэтому на протяжении длительного времени, довоенных, военных и послевоенных лет - вплоть до перестройки - партийная пропаганда формировала (и сформировала!) в массовом сознании советских людей цепочку, где воедино были связаны героическая смерть «за семью, за Сталина» с фактическим обожествлением «великого вождя» и стремлением к победе, относительно которой «мы за ценой не постоим». И когда на большей части Украины (кроме Донбасса, где «регионалы» сознательно возродили и едва ли не два десятилетия насаждали эти установки в несколько измененном виде, с ориентацией на «русский мир») эта цепочка в ходе событий была прервана, то в России режим Путина начал ее сознательно возрождать, несколько изменив и добавив в смысловом наполнении жертвенных установок.

Поэтому сегодня все это сказывается, и может сказаться еще больше - ведь, как отметил московский блоггер Игорь Эйдман, «культ победы приближает войну». Разумеется, не любой, а одержанной с помощью возрожденных и переформатированных Кремлем соответствии со своими потребностями установок сталинской эпохи.

В то же время происходит знаковый психологический сдвиг. «Для Путина, его окружения, да и для большинства простых россиян война уже не личный трагический опыт, а фанфары и парады «Дня Победы», удалое самовосхваление юбилейных торжеств, - пишет Эйдман. - Возможно, поэтому Путин считает своей исторической миссией не поддержание мира, а реванш в Холодной войне. То есть - новые победы любой ценой. Этим объясняется его авантюристическая аннексионистская политика и поддержка ее значимой частью российского общества». И это происходит в ядерной державе ...

Следовательно, чем скорее будут преодолены последствия большевизма и необольшевизма, чем скорее исчезнет установка «мы за ценой не постоим», чем скорее сойдет на нет культ победы, которая стоит на еще непохороненных в России сотнях тысяч, если не миллионах, человеческих останков, тем лучше будет и россиянам, и всему миру.