Я не любил Лобановского...

Возможно, причиной тому была размолвка моей матери с моим отцом, когда последний однажды завалился домой в стельку пьяный и безмерно счастливый. На банальный вопрос всех жен всех времен глава семейства тогда изрек: «Ты что, мы же «Баварию» обыграли! Грех было не выпить...» Мать не поняла всей значимости события и на всякий случай запретила мне, трехлетнему ребенку, смотреть по телевизору футбол.

Другой причиной стал мой любимый Федор Черенков (игрок московского «Спартака» – UAINFO), которого Лобановский «отцепил» от сборной Союза, отправлявшейся на чемпионат мира в Мексику. Для меня, четырнадцатилетнего пацана, это стало настоящей трагедией. Если такого игрока уже не берут в сборную... Я тогда еще и не подозревал, что Лобановский проповедовал рациональный футбол. И в нем нет места «спартаковскому» романтизму. Разве что в воротах.

В 1986 году Лобановский создал, возможно, свою самую великую команду, которая через два года привезла в Москву серебряные медали европейского первенства. Как тогда незло шутили: «В финале, киевское «Динамо», ослабленное некоторыми игроками других команд», проиграло блистательным голландцам».

После этого наступил вполне ожидаемый провал. Команда разбежалась по «заграницам», а сам Лобановский уехал сначала в Саудовскую Аравию, а затем в Кувейт – поднимать местный футбол. Я не знаю, умели ли кувейтцы играть в футбол до Лобана, но к третьему месту в чемпионате Азии привел их он. Возможно, что это самый большой его подвиг. Подвиг, который до сих пор по достоинству не оценен. Ни нами, ни ими. (Во всяком случае, ни одного человека в мусульманском одеянии на открытии его мемориала на Байковом кладбище мною замечено не было. Может, плохо смотрел...

В следующий раз я увидел Лобановского по телевизору, когда его встречали на родине. Его возвращение было обставлено загадочно (от СМИ до конца скрывали факт его согласия вернуться в Украину) и торжественно (в аэропорту его встречали, как мессию). И когда он спускался по трапу, я, глядя на него, думал, не обман ли это вообще и зрения в частности? Тот ли этот сухопарый поджарый «маятник». Он вернулся погрузневшим и явно нездоровым.

Было ли ему скучно в этой, во многом уже другой стране? Возможно. Он принялся реставрировать собственное «динамовское» детище после всего того, что с ним сделало слепое в своей беспощадности лихолетье. Но, видимо, чувствуя, что внутренних резервов ни у него самого, ни в его школе практически не осталось, принялся лихорадочно собирать новый коллектив. Уверен, что ему удалось бы, в конце концов, создать свою третью команду-мечту. Методом подбора и селекции исполнителей, проб, ошибок, громких поражений и чуть менее громких побед, ему бы удалось привести свое очередное «Динамо» к той самой своей главной победе. Не успел...

Мы часто говорим, что он опережал свое время. Когда же это время догнало его, было уже слишком поздно. А затем оно и обогнало его. И он ушел из него. Именно ушел. Не спрятался от времени в сакраментальных мемуарах, хотя ему более чем кому-либо было что поведать. Не подался в менторское консультанство, хотя, вероятно, мог позволить себе сделать это и настоять на «уходе от дел». Он не позволил унести себя на медицинских носилках с того своего последнего матча в жизни – в Запорожье. Он ушел сам. Триумфатором. И это был подлинный триумф воли. Ему в тот момент аплодировали все: и публика на стадионе, и телезрители. Включая и тех, которые не очень любили его за то, что он не взял в состав сборной СССР Черенкова.

...Возвращаясь с первого турнира, посвященного его памяти (на следующие я уже не ходил в силу понятных причин), невольно поймал себя на мысли о некоей искусственности всего происходящего. Причин тому несколько. Это и неизбежный в таких случаях официоз. И идиотские по своей неорганизованности очереди за футболкой с надписью «Лобановский навсегда», которую нас уговаривали надеть, чтобы тем самым олицетворять наше единство вокруг его имени и его команды. И полупьяные подростки с бутылками пива в руках, фотографирующиеся на фоне недавно открывшегося памятника. И памятные проспекты, посвященные Лобану и выпущенные специально к этому турниру, по которым нещадно топтались возвращавшиеся с матча зрители.

А он – затоптанный, глядел с первой страницы этого проспекта с какой-то так и не дошедшей до всех нас мудростью. Мудростью, оставшуюся где-то там, в том далеком и уже полузабытом Времени, когда все мы были в стельку пьяны и еще безмерно счастливы...