Девяностые.

Я очень хорошо помню, как в нашем подъезде избивали мою бабушку. Ногами. Чтобы отобрать несчастные карбованцы, которые она заработала, торгуя в тот день на рынке. Хлороформ не сработал должным образом, и она не вырубилась сразу. Ничего лучшего, чем бить, эти криминальные таланты не придумали. А бабушка легла на живот, на котором была сумка-бананка с выручкой, чтобы эти несчастные, но нужные семье и чуть ли не последние деньги так и не забрали. Жена капитана второго ранга Тихоокеанского флота, пожалуй, в самом страшном кошмаре не могла представить себе, что жизнь доведет ее до такого.

Помню двоюродного брата, надежду украинской олимпийской сборной по академической гребле. Спорту в один прекрасный день он предпочел работу в охране. Потому что спортом нельзя было заработать ничего. Его расстреляли вместе с шефом. Больше двадцати пулевых ранений, кажется. Я не помню. Не хочу помнить. Похороны на Байковом были похожи на сцену из "Бригады", на которую потом все так подрачивали.

Помню водку, которую семиклассники спокойно могли купить в любом ларьке и шесть человек с собакой в двухкомнатной квартире на Лесном. Наркоманов, лежащих на ступеньках твоего подъезда, и желание никогда не выходить на улицу, уткнувшись в книжку. Липкий страх, когда ты двенадцати- (или сколько там) летний один дома, а амбал за дверью просит открыть, чтобы "попить воды", прикрывая лицо.

Да, была не только чернуха. Да, по-другому быть не могло. Но даже милые фотографии "оттуда" автоматически запускают в памяти весь тот ассоциативный ряд, от которого хочется лезть в петлю. Прекратите, пожалуйста.