В конце перестройки история и топонимика снова вошли в резонанс, на карту России вернулись Нижний Новгород, Самара, Тверь, Екатеринбург и, кульминацией, Санкт-Петербург - форточка захлопнулась вместе с эпохой, и не успевшие переименоваться тогда Киров-Вятка и Ульяновск-Симбирск стали, хоть об этом никто и не думает, наглядным символом того, как бесславно закончилось постсоветское преображение России - не получилось, не справились. Во времена губернаторства Александра Ткачева кубанские власти очень активно лоббировали переименование Краснодара в Екатеринодар, в краевом центре до сих пор даже мусорные урны украшены вензелем Екатерины II - но переименования не вышло, не решились, и дело не в масштабе расходов. Это не расходы, это метафизика.

Право переименовывать города - оно есть не у каждой власти и не у каждого государства. Переименование - это только производная от большого исторического процесса, только внешний признак чего-то большого и важного. Чего-то такого, что есть у сегодняшней Украины и чего нет у России. Владимир Путин не скрывает своего трепетного отношения к собственной роли в истории, но кроме пиара и речей подчиненных есть какие-то объективные вещи, и право взять географическую карту, а потом вернуть ее исправленной - одна из таких вещей. Этого права у Путина нет, и тем неприятнее для него то, что у украинцев оно сейчас есть - а ведь превосходство над Украиной в путинской России давно стало чем-то вроде национальной идеи.

Именно поэтому так истерична реакция Москвы на переименование Днепропетровска, именно отсюда все эти «зомби-недоучки» и «Днепродурацки». Это не вопрос отношений России и Украины, это вопрос отношений современной России с историей - и, судя по всему, эти отношения не так безоблачны, как хотелось бы кремлевским историческим деятелям.