Вы заметили, как часто яркие звезды угасают в безвестности - забытые всеми, в тягостном одиночестве, день за днем, год за годом теряя блеск... Особенно женщины - чаще всего женщины. Когда-то они сделали свой выбор - ради блеска славы, карьеры, известности отказались от того, чтобы своим сердцем обогреть кого-то близкого, единственно нужного в судьбе. И провидение, ожидающего своего часа, возвращает этот отказ сторицей - когда подступает старость, перед ними открывается то, что кто-то из великих назвал «преисподней для женщины». Все - что остается - старые афиши, старые фотографии и воспоминания... И одиночество. Иногда - тягостное, иногда - невозможное для них, привыкших к восхищению и поклонению.

Звезды Монпарнаса. Нет, не Модильяни, не Сутин , Кислинг, Фуджита и Пикассо. А те, кто был с ними, вдохновлял на создание картин, вплетал себя в их жизни и нитями своей души укреплял их веру в собственную гениальность и избранность. Их было много - этих женщин, неотделимых от творчества гениев. Подруги людей, сделавших искусство 20 века таким, каким мы его знаем, они и сами делали 20 век. Кто-то из них отступался от выбранного пути, и закончил свои дни, как и все обычные люди - окруженные безутешными родными, заботой и любовью. Кто-то шел до конца, оставаясь верными однажды сделанному выбору. Безрассудно и отчаянно.

Читайте также: Откровенная сексуальность в наши дни считается пошлой. Но было ли так всегда? ФОТО

Кики (Алиса Эрнестина Прен) - она была королевой Монпарнаса. Царила на нем почти два десятилетия. Эрнест Хемингуэй, написавший предисловие к ее книге воспоминаний, считал, что её влияние было сильнее, чем у английской королевы Виктории.

Кики - это культовая фотография, «сделавшая» 20 век. «Скрипка Энгера» Мана Рэя. Это начало нового искусства, в котором фотограф предметы и людей превращал в мгновенную фиксацию своих мыслей и воображения. Он фотографировал не предметы и события, а свое восприятие действительности. Аллегория, заложенная в «Скрипке» очень точно передает суть не только Рэя, но и Кики - она инструмент, через который художник передает свой талант. Она и была - инструментом. Очень хорошим. Гениальным.

Ну да, она была натурщицей. Но не только. Она отлично пела, рисовала. Она снималась в экспериментальных фильмах. Была вдохновляющей моделью для Кислинга, Фуджиты, Крога, Эрмина Давида, Брассая, и Пабло Гаргальо.

В 1927 прошла ее персональная выставка, и в каталоге, выпущенном к ее открытию, поэт Робер Деснос написал: "У тебя, моя дорогая Кики, такие красивые глаза, что мир увиденный ими, прекрасен".

Она обладала чутьем на гениальность - все, с кем она была и для кого она была важной, потом стали очень знамениты. Богаты. Приобрели вес в обществе, которое поначалу презирали и бросали ему вызов. Ну, так часто бывает - то, с чем неистово борешься - потом становится твоей плотью и ты становишься его неотделимой частью. Нам это знакомо.

Она - неистовая и дерзкая - стать частью того, против чего бунтовала, не захотела. Ну или не смогла - кто теперь знает.

Только один из тех, кому она когда-то была подругой, шел за ее гробом, когда она умерла. Цугухару Фужита. Владельцы кафе и кабаре, где Кики когда-то блистала, ограничились венками и букетами. За гробом колыхались венки от «Жокея», «Дома», «Куполя» - венки, символизирующие вехи ее прежней жизни. Жизни, в которой каждая фраза, каждое ее движение подхватывались и множились, когда ей посвящались целые развороты в газетах и каждое ее появление встречалось криками восторга.

Вообще, похоже, что Фужита был единственным, для кого она была важна всю жизнь. После смерти Кики он переехал из Японии, где был успешен и послился во Франции, принял католицизм. Построил за свои средства часовню Богоматери в Реймсе (Часовня Фужиты). Наверное, в память о неприкаянной Кики.

Она родилась в 1901 во французской тьмутаракани, в семье типографской наборщицы и угольщика. У нее было множество братьев и сестер - все от разных отцов, появлявшихся на короткое время и исчезающих. Поэтому Прен - это фамилия матери, ибо отцов было так много, что их фамилии не уместились бы и на нескольких страницах. Несмотря на легкость собственного бытия, мать прокляла Кики, как только узнала, что она стала натурщицей. Работала с 9 лет - на фабрике, где надевала солдатские ботинки на деревянные колодки, в прачечной, типографии, пекарне. Потом попала на Монпарнас, там и осталась. Навсегда.

В 1929 грянул кризис. Экономический. Монпарнас стал быстро пустеть. Рушились огромные состояния, ломались судьбы. Не стало контрактов, пенсий и помощи от меценатов, исчезли щедрые коллекционеры. Кафе, недавно переполненные богатыми щедрыми туристами, закрывались одно за другим. Монпарнаская богемная колония рассыпалась на обломки. Американцы вернулись на родину. Те, кому ехать было некуда, остались, пополнив ряды безработных и клошаров. Всем стало не до какой-то там Кики.

Кики выпускает книгу своих воспоминаний о Париже, о тех, с кем встречалась на Монпарнасе. О тех, кто стал знаменит. Ту саму, к которой написал предисловие Хемингуэй. Правда - такой как ее представила Кики, жизнь - такой, какой она была на самом деле, шокировала. Книгу запретили, изъяв весь тираж . Запрет сняли только в 1970.

Читайте также: "Прекрасны те уста, которые часто произносят добрые слова". Ко Дню рождению Одри Хепберн

Ее угасание было долгим и мучительным. Те двадцать лет, которые она прожила - о них никто не вспоминает. Она пыталась петь, чтобы заработать на выпивку и дозу. Кто-то видел ее после Второй мировой войны: еле передвигая опухшие ноги, спившаяся, похожая на отравленную цыганку, бродила она в «Куполе» от столика к столику, навязываясь погадать.

Умерла в 51год , и смерть для нее была избавлением. Так судьба отомстила за бунтарство и нежелание стать частью того, против чего она бунтовала.

Рассказывают, что когда-то, когда она была молода и красива, Ман Рэй подарил ей два дорогущих платья от Скиапарелли. Кики разрезала их пополам и сделала новое, себе под стать - из двух сшитых разных половинок. Она и жизнь свою, драгоценную и дорогую, разрезала на лоскуты. А сшить не смогла. Лоскутки были слишком неправильные.

Так жаль. Она мне нравится. Может, потому, что это совсем не про меня - разрезать роскошное платье?