Полагаю, главной причиной того, с какой истовостью, с каким отчаянием многие русские и все поголовно их "смотрящие" (назовём вещи своими именами: рабовладельцы и обслуга рабовладельцев) ненавидят развитые демократические страны, – является то, что я для себя определил как "комплекс охраняемой территории".

Это такая специфическая ментальная категория, свойственная нестабильным, жестоким, неправовым, раздробленным (де-факто или де-юре) государственным образованиям: своего рода социальная агорафобия.

Чувство защищённости – одна из базовых человеческих потребностей. Вот почему в покойном СССР 1960-х – начала 1980-х годов (до расцвета всяческих, в том числе и милицейских, мафий и косяком пошедших убийств и самоубийств генералов МВД и КГБ) обыватель, после десятилетий сталинского террора вдруг осознавший себя непуганым идиотом (причём легитимным: получившим право на этот свой непуганый идиотизм), ощущал себя как в раю. В нищем, замусоренном, в общем-то – беспросветном, – но раю! Не стало не только массовых расстрелов по разнарядкам, но значительно снизилась и обыкновенная уличная преступность.

Вспоминаю город Пермь 1960-х. Да, в нём, а особенно в райцентрах были целые участки, куда без "местных" лучше было не появляться (я писал об этом в мемуарах), но за пять лет в Перми меня, мальчишку, и моего отца избили (да и то несильно) всего по разу. Человек мог выйти из подъезда и просто сидеть на лавочке, не особенно опасаясь, что к нему прицепятся. Конечно, настороже надо было быть всегда. Мой двоюродный брат, мастер спорта по гиревому спорту, бросил курить – чтобы не отвечать на сакраментальный вопрос: "Эй, мужик, закурить есть? "

Но всё это, повторяю, было ничто в сравнении с годами 30-ми, 40-ми, 50-ми.

А потом эта лафа 60-х – 70-х к середине 80-х сошла на нет, а с перестройкой закончилась. И народы в распавшейся империи вернулось в своё привычное, традиционное состояние (в Таллинне – в одно, в Перми – в другое, в Душанбе – в третье).

Вдруг выяснилось, что весь так называемый Большой Цивилизационный Проект, растянувшийся на четверть тысячелетия (от Петра Первого до Сталина) оказался одним огромным фейком, потёмкинской деревней.

(Об этом стоило бы написать отдельный пост. Что такое, по-вашему, эти сегодняшние напечатанные на принтере огромные изображения домов, натянутые, как презервативы, на реальные развалины? Я скажу больше: с фейка всё начиналось, ещё до екатерининских потёмкинских деревень. Пётр Первый на постройку флота извёл несчётное количество лесов и крестьян, – кое-как налепленный при нём флот немедленно после его смерти сгнил! Через несколько десятилетий его пришлось создавать с нуля. И т. д., и т. п.)

Читайте также: Каков есть русский человек и на чём "русский мир" зиждется

Страна (я говорю о России, если вы забыли) возвращается в своё обычное, привычное, первобытное (в терминологическом значении этого слова) состояние. Припадает к истокам.

Оказывается: менталитет времён феодальной раздробленности никуда не девался. Где-то (в Сарае? в Москве?) есть царь, а наши местные (тамбовские, тюменские) князья платят ему дань (пытаясь надуть) и при этом по-простому грабят данные им в кормление земли.

В таких обществах, на таких территориях люди чувствуют себя более или менее безопасно только за семью замками, за высокими заборами, под защитой цепных псов (собачьих и человечьих).

И эта конкретная, наглядная безопасность становится важнейшим признаком социального статуса.

Чем более защищённым – на фоне других! – ты являешься или себя чувствуешь, тем выше твой статус и самооценка.

Безопасность становится мерой всех вещей, конвертируемой валютой.

А ещё – безнаказанность, вседозволенность – этот доллар среди рублей.

Это состояние ума, духа, сердца, а также поджилок и очка – никому объяснять не надо. Кто с одного взгляда не считывает эти смыслы, – тот не от мира сего: идиот или иностранец.

Вот я и вернулся к тому, с чего начал.

Типичный русский, весь насквозь пропитанный тем, о чём я написал выше, попадая в нормальную европейскую страну, испытывает тот дискомфорт, силу и всеобъемлющесть которого объяснить непосвящённому трудно.

Читайте также: "Было время – и цены снижали", или Кровавый 1962-й

Помню февраль-март 1989 года, моё первое посещение Германии. Там не было пыли! И никто (кроме играющих детей) никуда не бежал! И все друг другу улыбались. И было нестрашно. Нигде, никогда. Когда я вернулся в Харьков, я две недели не мог выйти из квартиры.

Но я – обыкновенный бедный (в том числе и нищий) обыватель.

А теперь представьте себе: наши дни, среднестатистический (очень некрупный) русский силовик, бизнесмен, чиновник, двадцать лет чудовищными методами и жертвами сколачивавший себе состояние, главным атрибутом (может быть, даже более важным, чем охраняемый особняк и тайный счёт в заграничном банке) которого является защищённость, безопасность, – вдруг оказывается на площади какого-нибудь Гиссена или Ханау. И видит, что все до единого прохожие ведут себя так свободно, раскованно и непугано, как ему, надёжно охраняемому и пропитанному (как он его понимает) самоуважением, – в родной России и не снилось! Более того, это не снилось ни его князю, ни самому царю, возящему за собой по миру бутылочки с водой (чтоб не отравили!).

И эти все беззаботно гогочущие немцы никем не охраняются!

Да как же это? Да что же это такое? Ах они суки! Ну, я им покажу (мы им покажем), тварям!

…Если кто-то мне возразит, что русские – вместо того чтобы разрушить этот мир – попытаются его воспроизвести, – я отвечу: не надо меня троллить! Вспомните, что сделали варвары с Римской империей после завоевания. Ведь они сотни лет инфильтрировали её и прекрасно знали изнутри. Могли бы, кажется, и не завоёвывая, воспроизвести у себя её порядки. Нет, они предпочли завоевать и разрушить.

И уж кстати: как поступал в таких случаях величайший российский реформатор? А вот как:

"Порядок, царивший в Ливонии, которую Пётр отвоевал у Швеции, произвел на него такое сильное впечатление, что в 1718 г. он велел произвести исследование тамошней административной системы. Исследование показало, что шведское правительство расходовало на управление провинцией размером тысяч в 50 кв. км столько же денег, сколько российское выделяло на управление всей империей площадью свыше 15 миллионов кв. км. Не пытаясь совершить невозможное и скопировать шведские методы, Петр разрушил систему управления в Ливонии". [Богословский. Областная реформа Петра Великого. М., 1902. С. 262]" (цит. по: Ричард Пайпс. Россия при старом режиме).