Мощь, объем и прямота российской пропаганды в 2014 году были уникальными для 21 века. В истории все подобные события можно пересчитать по пальцам одной руки. Степень доверия россиян ее тезисам до сих пор поражает социологов и когнитивных психологов, а успех был ошеломляющим и беспрецедентным: подавляющее большинство населения поддержало аннексию Крыма, войну на Донбассе и власть в целом, а также выразило готовность воевать с Украиной полномасштабно. Противники данной риторики всех толков были маргинализованы до предела и воспринимались как внутренние враги, интересы правительства и президента были фактически отождествлены с интересами России.

Безусловно, основной установкой пропаганды того времени было разделение украинцев на плохих "фашистов" и своих "хохлов". Делалось это по двум причинам:

1. Невозможно было быстро разрушить образ "братского народа" и назвать всех украинцев врагами, так как это выглядело бы слишком неправдоподобно.

2. Для того, чтобы оправдать военную агрессию, необходимо было ссылаться на то, что в Украине существует значительная категория населения, во имя которой эта агрессия осуществляется. То есть, концепция "горстки фашистов, притесняющих многомиллионный народ".

Но такая стратегия оказалась обоюдострой. Дело не в недальновидности или непрофессионализме организаторов российских информационных кампаний, а в том, что любая информационная война сопряжена с издержками, причем не только с монетарными, но и, собственно, с информационными.

Российская пропаганда сделала большую часть украинского населения русофобской и проукраинской, то есть, "бандеровской".

Сосредоточив все внимание на типичном русском телезрителе, она стала совершенно чуждой украинцу. Если представить себе спектр политических предпочтений в виде линии, где крайняя левая точка - радикальный украинский национализм, а крайняя правая - радикальный русский национализм, то российская пропаганда в 2014 году очутилась возле крайней правой точки, потеряв влияние на весь левый фланг линии.

Заметим, однако, что "беспроигрышного" варианта все равно не было. Расположившись ближе к центру, пропаганда лучше бы смогла завоевать умы украинцев, но тогда не настроила бы русских достаточно радикально, чтобы те были готовы убивать. Будь она в левой части спектра, она бы отлично воздействовала на украинцев, но совсем не воспринялась бы русскими. Российское руководство выбрало тот вариант, который, по их мнению, был наиболее оптимальным.

Читайте также: Дацюк: К 2050-му году Россия перестанет существовать как единая страна

Помимо этого, пропаганда в совокупности с агрессией привела к еще одному результату: беспрецедентной консолидации украинского общества. Время с марта по август 2014 года - это время практически абсолютного политического единения украинцев, когда все разногласия, вопросы, предпочтения и неприязни были отброшены во имя спасения государственности, когда любые внутренние споры воспринимались как преступная трата времени. Естественно, главным и необходимым стимулом данного единения была внешняя агрессия.

Сделав ставку на "самую русскую" часть украинского населения в виде сепаратистов, Кремль объединил против себя всех остальных - либералов и националистов, социалистов и рыночников, левых и правых, молодых и старых, украино- и русскоязычных, порохоботов и зрадофилов. Играй он внутри украинского поля, этого бы никогда не произошло, но Кремль вышел за его рамки, тем самым сцементировав их. Все несогласные с политикой России были объявлены фашистами, что, конечно же, не добавило любви с их стороны к российскому государству. Риторика "борьбы с фашизмом" была необходима, чтобы начать войну, но она же неизбежно делала всю Украину русофобской.

Чем конкретнее враг - тем жестче объединение против него. Москва создала самого конкретного врага, какого только можно себе представить, попутно наделив его приятными бонусами в виде разгромов супермаркетов, отключения мобильной связи, закрытия университетов, отжатия бизнеса, расцвета ОПГ и торжества люмпенов. Как бы ни был далек тот или иной украинец в политическом плане от своей власти или от конкретных политиков, от идеи и практики непризнанных республик он был невообразимо дальше.

Наблюдалось еще одно любопытное следствие - мистификация "правосеков" и "пиндосов". Демонизация врага предполагает не только его очернение, но и (даже в большей степени) его омогуществление. Нельзя внушить страх перед слабым. В итоге, в глазах пророссийских жителей Донбасса "Правый сектор", маленькая, бедная организация с рейтингом 2 процента, обрела фантастическую силу и влияние, а именно: всенародную поддержку, обладание новейшим оружием, многотысячными полками, экипированными американцами.

В общем, она представлялась чем-то вроде СС из фантастических книг про альтернативное будущее, где Германия захватила мир, получила технологии телепортации и антигравитации. Ходили разговоры о постройке концлагерей на миллионы мест, о принудительной стерилизации населения, об использовании климатического (!) оружия. Америка, в свою очередь, была наделена еще большим, полубожественным могуществом. Весь мир, кроме России, представлялся насильно оккупированным Америкой, что неизбежно внушало веру в невообразимую способность кучки американцев контролировать миллиарды населения Земли. Безусловно, последствия данного побочного эффекта неоднозначны, но он показывает, как пропаганда может оборачиваться против самой себя.

А представьте, что бы было, если бы Кремль действовал "внутри"? Если бы не стал объявлять юго-восток фашистами просто за то, что они не хотели отделения от Украины, а поддержал бы их оппозиционные настроения? Если бы сделал ставку на внутренние противоречия в постреволюционной команде? Если бы не демонизировал своих оппонентов, а воспринимал их как врагов своих врагов, то есть как потенциальных друзей?

Украина сегодня социально и политически мало бы чем отличалась от Украины 2013 года. Не было бы ни восстановления армии, ни четкого курса на Запад, ни политического пространства для непопулярных реформ. Юго-восток бы остался пророссийским, а майдан, не давший результатов, принес бы разочарование его сторонникам и аргументы его противникам. Шла бы постоянная политическая борьба на равных, подпитываемая из-за поребрика, не исключен был бы и полный паралич государственной системы.

Но Кремль побоялся рисковать, дать возможность постреволюционной Украине заявить о себе и перехватить инициативу, ведя в стране "мягкую игру". Он решил ее уничтожить, и результат всем нам известен. На самом деле, победа Украины тогда могла с высокой вероятностью и не случиться. Окажись ценности майдана чуть менее привлекательными, население чуть более советским, российские спецслужбы чуть более умелыми, а наше новое правительство - чуть менее, и Украина действительно могла бы перестать существовать.

Осознав свои ошибки (которые на тот момент ни в коем случае не были очевидными), Россия наконец начала действовать внутри украинской политической и социальной системы. Последние полтора года стали временем именно таких информационных операций. Началась игра на внутренних проблемах, спорах между отдельными палатками проукраинского лагеря, общее накаливание страстей, доведение до абсурда, наращивание шума и шумихи. Кремль согласился стать на стороне тех, кого еще три года назад называл фашистами, справедливо полагая, что политических активов у них явно больше, чем у алкашей из фейковых республик.

Но и новая информационная стратегия сопряжена с издержками. Во-первых, воюя против власти, а не против Украины в целом, нельзя не усиливать и противников власти с "противоположной стороны", то есть националистов, либералов и русофобов. Во-вторых, партнеры на таком уровне менее надежны, чем на уровне отдельных восточных городов.

Оказавшись во главе крупной страны, бывшая "шестерка" Москвы может пытаться вести собственную политику, не говоря уже о том, что она изначально вынашивала такие планы, ведь ко власти привыкаешь быстро, а подходящего кнута уже нет, вернее, он уже не работает - армия построена, рынки переориентированы, а население не очень-то хочет назад в духовноскрепленное прошлое.

В-третьих, такие игры могут быть не очень хорошо восприняты воспитанными на российской пропаганде наиболее радикальными сторонниками русского мира. В частности, руководство и сторонники "ЛДНР" в большинстве своем считают "ватных" политиков Украины предателями и приспособленцами, пусть и не фашистами, но сотрудниками фашистов. Это отголоски все той же борьбы с Украиной в принципе, а не с отдельными ее аспектами.

Есть еще один важный момент. Если же предыдущая кампания была расчитана скорее на русских (на украинцев тоже, но восприняли ее очень немногие), то нынешняя - почти исключительно на украинцев. То есть, разыгрываются внутреннеукраинские проблемы, проблематика и тематика России туда часто не примешивается, а если и примешивается, то не явно.

Иначе и не может быть, ведь тогда российская информационная кампания воспринималась бы именно как российская информационная кампания, а значит, перестала бы быть действенной. Но и здесь возникает побочный эффект: поскольку явно Кремль не поддерживает никого в своей новой информационной доктрине, российским патриотично настроенным обывателем Украина уже чуть менее, чем полностью, воспринимается как фашистское, антирусское, совершенно чуждое царство, где "свои хохлы" за три года были вытеснены, зазомбированы и уничтожены "западенцами-бандеровцами".

Это само по себе очень связывает руки и создает большие непонятки в контексте отношений "Украина-ЛДНР-Россия". Если Кремль поддержит кого-то в Украине, то он автоматически должен слить сепаратистов, ведь в современной Украине нельзя добиться политического успеха, поддерживая сепаратистов, а если они не будут слиты, то, в свою очередь, о победе хотя бы слегка "ватного" кандидата на президентских выборах стоит забыть. Но слив сепаратистов очень сложно преподнести красиво внутреннему потребителю, хотя и возможно.

Как мы можем видеть, любая стратегия информационной войны создает для России фундаментальные ограничения, которые если и не усубляют ситуацию, то сводят ее победы на нет.

Читайте также: Мультфильмы Путина российских надежд не оправдывают

Это не означает, что проблема в компетентности российских пропагандистов. Такова природа любой пропаганды, и те, кто ее используют, должны сознательно считаться с издержками, которые неизбежно настанут.

Это не означает, что бороться с пропагандой не нужно. Именно сопротивление - осознанное или неосознанное - создает большинство из таких побочных эффектов и нежелательных для пропагандиста последствий.

Это не означает, что все наши внутренние проблемы и споры - результат вражеских информационных кампаний. Те, кто так считают, лишены всякого понимания того, как работает общество. И как оно не работает.

Но это означает, что мы должны уметь идентифицировать акценты и стратегии российской пропаганды для того, чтобы затем ловко использовать их издержки и побочные эффекты, заостряя их и направляя в нужное русло.