В этот раз во время поездки в Россию я больше слушала, чем говорила. И если бы меня попросили одним словом описать свои ощущения, это было бы слово – гипертрофированность. Всего. Радости, негодования, собственных заслуг, чужих промахов, патриотизма, нелюбви к Америке, вранья – всего. Крайняя утрированность эмоций и их проявлений, как положительных так и отрицательных. Если любовь, то исступленная. Если ненависть, то яростная.

В моем окружении много тех, кто понимает, что Путин – зло, аннексия Крыма и Донбасс – преступление, расцветающая эра дел об экстремизме и умирающий Сенцов – серьезный диагноз, а происходящее с российским обществом – стремительное возвращение в нравственное и правовое средневековье. Кто-то бьется как может, кто-то пребывает во внутренней иммиграции, но всех их объединяет одно – тоска и безысходность.

Но я, наконец, ближе рассмотрела тех, у кого "все хорошо" или "все не так плохо", в чем они меня сразу и начинали убеждать. И в этом тоже было что-то нервическое – будто убеждали не меня, а себя. В круг критериев при этом входили наличие продуктов в магазинах, наличие работы и заработка, наличие машины, возможность поехать в отпуск, улучшение внешнего облика городов, увеличение числа красивых праздничных мероприятий, наличие иностранных туристов и сносность криминальной обстановки. 

То есть понятие "жить хорошо" у многих ограничивается чисто бытовыми атрибутами. В ответ на вопрос про тающие на глазах права и свободы большинство пожимает плечами – а зачем они мне?

Читайте также: Путинизм – гнойный фурункул на теле человечества

Тут, конечно, важно определиться с системой координат –что в их понимании есть "плохо", а что "хорошо". Кому, как известно, борщ жидок, а кому жемчуг мелок – все зависит от точки отсчета. Так вот, тут она оказалась далеко в минусовом поле, поскольку в своих оценках, как оказалось, большинство из моих собеседников отталкивались от двух примеров "плохости" – миллионных сталинских репрессий (часто с оговоркой – он же не сам расстреливал, зато он создал великую страну и войну выиграл) и от нищеты и беспредела 90-х. Причем от второго в значительно большей мере, чем от первого.

В масштабах человеческой жизни времена ГУЛАГа были слишком давно, они остались лишь в генетической памяти семей, которых они коснулись, и в памяти части образованной интеллигенции. Остальные относятся к тем событиям индиферентно, как к любому историческому факту, лично их никак не коснувшемуся. И чем больше времени проходит, тем чаще звучат мнения о том, что другого пути построить великую страну и не существовало. Чаще звучит как раз от тех, кто считает отдельно взятого человека ничтожным винтиком в большой системе, которым вполне можно пожертвовать ради великой цели (при этом, правда, свято веря, что сами они такими винтиками не окажутся никогда). То есть урок остался невыученным и почти забылся. "История ничему не учит, но строго наказывает за незнание уроков".

А вот пустые прилавки, нищету, безработицу и бандитский беспредел 90-х многие помнят очень хорошо. Помнят и боятся повторения. И весь тогдашний хаос и тяжелейший экономический кризис неразрывно ассоциируются в головах многих с провозглашением демократии и всеобщей свободы. Российские люди не видели иную свободу и демократию, только такую – с непременным бардаком, экономической нестабильностью и бандитским переделом.

Поэтому все ужасы 90-х осели в мозгу большинства как неизбежная обратная сторона этой самой "демократии" и всех этих ненужных свобод слова, собраний, митингов, выбора. Отсюда и апатичное отношение к урезанию личных прав и свобод – это слишком умозрительные категории, которые к тому же приводят ко "всяким майданам". Представить, что завинчивание гаек может коснуться лично их или их близких, многие не в состоянии. Потому что они искренне убеждены, что касается это только тех, "кто лезет на рожон".

Они, правда, не замечают, что территория "рожна" стремительно растет, неизбежно захватывая уже обычные социальные и вполне бытовые аспекты, и то, что вчера казалось личным пространством, не имеющим никакого отношения к политике, тоже будет регулироваться государством. Да уже регулируется. Власть уже вовсю диктует, что нельзя смотреть, что нельзя читать, что нельзя сохранять в своем закрытом аккаунте в соцсетях (по сути – о нельзя чем думать), о чем нельзя говорить, на какие митинги нельзя ходить, какие петиции нельзя подписывать. Большинство обывателей совершенно не хочет об этом слышать, они упрямо уговаривают себя, что это их не касается. Есть квартира, машина, дача, отпуск, возможность одеться и поесть, а значит – всё хорошо. Любые проявления гражданского общества воспринимаются как негативные, способные разрушить эту повседневную местечковую стабильность.

"Меня не интересует политика" – типичная фраза, которую я услышала за 5 недель, проведенных в России, десятки раз. Будто политика – это какая-то оторванная от жизни и существующая отдельно от нее субстанция. Многие люди совершенно не видят, как она связана с повседневной бытовой жизнью. Они искренне не понимают, что право избирать, критиковать, протестовать, свободно выражать мнение и есть их основные инструменты влияния на власть и на ее решения, а независимое правосудие – это гарантия соблюдения этих прав. Причинно-следственные связи не прослеживаются, путь слишком длинный, мысль теряется.

Читайте также: Исключительная лживость России на закате путинизма – не случайность, а внутреннее свойство системы

Один из диалогов.

– Мне пофиг на политику, она меня не касается. Я не люблю социальные сети и мне не грозит статья за экстремизм. Я не хожу на митинги и меня не посадят за участие в несанкционированной акции или сопротивление ментам. А, значит, и отсутствие правосудия и пытки в колониях меня не касаются.
– А пенсии тебя касаются?
– Пенсии – это не политика, это жизнь. 
– А кто выбирал тех, кто принимает решение о поднятии пенсионного возраста? 
– Ну ты же знаешь, какие у нас выборы. Их нет.
– А почему их нет?
– Ну система такая.
– А кто сделал ее такой?
– Власть.
– А кто выбрал эту власть?
– Слушай, не морочь мне голову.

Понимание, возможно, придет, когда дело коснется более материальных, более осязаемых благ, а возмущаться будет нельзя – все каналы обратной связи умело ликвидированы или находятся во власти жесткой цензуры. И останавливать тогда будет уже страх. Потому что уже реально сажают. За митинги, за слова, за посты и фотографии. Страх уже поселился – многие знают, что потеряют работу-учебу-благосклонность начальства, если выйдут не на тот митинг или подпишут не ту петицию.

Да и власть ведет себя очень выверенно – она дает минимальный паек, которого большинству вполне достаточно, чтобы не раздражаться, сдабривая его рассказами о воображаемом величии и несуществующем плотном кольце врагов. Это напоминает рассказ про пациента дурки, которого держат в смирительной рубашке, но сносно кормят, тешат рассказами о его исключительности и избранности, пугают враждебном миром за окном – и ему по-настоящему начинает казаться, что его любят, заботятся о нем и защищают от опасностей страшного внешнего мира, в котором все желают ему зла.

Самое тоскливое во всем этом, что продолжаться это может очень долго. Посмотрев на все это изнутри, я больше не разделяю оптимистических прогнозов о том, что финал близок. Нет для него никаких объективных предпосылок. Большинство пребывает в околосеверокорейском экстазе, а думающее меньшинство давно маргинализировано.

Да что там думающее меньшинство – маргинализированы уже здравый смысл и обычное человеческое достоинство. Не прошло и 27-ми лет.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram