До 2014 года я никогда и не задумывалась о том, что мне может не нравиться, когда по моей земле ходят чужие люди. Да и сами высокие понятия "мой город" или "моя земля" были не больше, чем красивыми фразами с высоких трибун.

Помню то странное чувство, когда познакомилась с первым русским, одним из сотни сотен приехавших сюда в свои тайные командировки. Он был абсолютно уверен в себе. Абсолютно уверен в правильности всего, что происходит здесь. Его не интересовало наше мнение. У меня было удивительное чувство, как будто, придя домой, я нашла чужого мужчину на своем диване, который ведет себя так, будто это его дом.

Читайте также: Казанский: Нет такого безумия, которое не может произойти в Луганске

Возможно, если бы тот первый русский был каким-то другим или вел себя иначе, мое мнение было бы тоже иным. Но он не был гостем на моей земле, он был потребителем. Он ходил по рынкам в штатском, он пробовал наше сало, он скучал, он пренебрежительно слушал истории о наших страхах и наши наивные вопросы. Но мы для него были всего лишь очередным этапом в долгой военной карьере, очередным гарнизоном, ни хуже или лучше других.

Мы были ступенькой перед пенсией и своим жильем. А какого это понимать, что именно ты, твоя жизнь и твоя семья для кого-то та самая "горячая" точка, когда год считается за три, приближая того военного к выслуге, пенсии, жилью? Вы думаете, его интересовали мы? Вряд ли. Он был заточен на выполнение поставленных задач. Он четко шел по намеченному – наладить работу, организовать, обучить, проверить. И при этом оставаться в тени. Так, будто его здесь никогда не было.

Я помню тот скучающий взгляд, с которым они смотрели на наш серый и грязный мартовский город 2015 года. Люди сидели без зарплат и пенсий. Вряд ли среди нас было много счастливых людей тогда. И эта мартовская грязь и серость, эта угрюмость на лицах делали город выхолощенным, хмурым. "Скучно тут у вас"...

Они пытались развлекать себя, делая выручку немногим работающим ресторанам, заказывали еду "в номера". Они пили водку и шумели по вечерам. Они ходили по городу только в штатском, а после только по двое и не дальше ближайшего магазина. Наверное, они чувствовали неприязнь голодных людей к ним – то ли освободителям, то ли завоевателям. Но они и не пытались понравиться нам. Да и вообще, были ли тогда мы? Мы не могли справиться с тем, что чувствовали, нам нужно было знать, что будет с нами, и как будет дальше. Ни на один вопрос мы не получили тогда ответа. Каждый из них выглядел на нашем фоне сытым и спокойным, уверенным и благополучным – в их город и на их землю не пришла война, их близкие были в порядке.

Читайте также: Блог з Луганська: як луганчани реагують на видачу російських паспортів

Это странное чувство чужого человека в моем доме я испытываю до сих пор. Вероятно, так чувствуют очень многие, когда обходят миссионеров из ОБСЕ, когда плохо скрывают неприязнь в ответ на их нарочитое дружелюбие. Мы для них – фон, масса стариков, умирающих в переходах за пенсией, несчастные люди, похожие на туземцев с непонятными проблемами и напрочь отсутствующим инстинктом самосохранения.

Почему-то уже пять лет меня не покидает это чувство чужого человека в моем доме, который занял все пространство и ведет себя так, будто это его дом, а не мой.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram