После длительного перерыва в Москве поднимается протестная волна. Хотя, поднимается ли? Об этом пишет Павел Шехтман в блогах «Фокуса». 

Движение в столице РФ сопровождается своеобразной риторикой об «утрате легитимности власти», «отмене властью конституционных гарантий граждан» и «антиконституционном фашистском перевороте», согласитесь, звучащей достаточно смешно на фоне 20-летней путинщины. Тем не менее, это не совсем фигуры речи. Это констатация факта, если угодно, частного на взгляд со стороны человека, который сам когда-то принимал участие в акциях протеста.

Произошла отмена… конечно не демократии, но последних остатков видимости демократии, игры в нее. Конечно, вся эта агитация, наблюдение на участках, написание жалоб и т.д., и т.п. было занятием достаточно бессмысленным. Но что вообще в деятельности московской оппозиции было осмысленным, то есть целесообразным, направленным на реальное  достижение реальной политической цели – захват и удержание власти? Абсолютно ничего. 

Верно кто-то сказал, что оппозиционная деятельность в России осуществляется исключительно  «для спасения души». Это касается в первую очередь рядовых активистов. Лидеры давно сделали из этого профессию, ничем не хуже других профессий и даже небесполезную с точки зрения общественного блага.  Они делали все те вещи, которые в демократических странах делают политики в борьбе за власть – это несколько попахивало карго-культом, но в общем и целом, все были довольны, все были при деле, а кое-кто и при деньгах.

И вдруг карго-культ отменили.

Причем сделав это в достаточно издевательской форме.  Было однозначно дано понять, что власть более не нуждается ни в спарринг-партнерах,  ни в клапанах для выпускания пара, ни в фасаде для Запада, и всякая апелляция к «конституционным правам» будет отныне расцениваться как крамола и бунт.

Собственно, это и было названо «переворотом». По слухам, за его кулисами стоит лично Патрушев как выразитель воли силовиков.

Читайте также: Вот уже 20 лет Путин уничтожает свободу

Власть России, как и всякая авторитарная власть, постоянно решает вопрос: какими средствами удерживать свое господство, с помощью ли грубой  силы, или с помощью «технологий»? Точнее говоря, вопрос сводится к соотношению силы и «технологий» в каждом конкретном случае. И тот и другой вариант имеют с точки зрения целей власти, как свои достоинства, так и недостатки.  Применяя голую силу, власть создает излишнее напряжение, изматывающее ее саму, и теряет контроль над происходящими в обществе процессами, собственными руками загоняя оппозицию в радикальное подполье. 

Применяя  «технологии»,  она конечно может влиять на оппозицию, контролировать происходящие в обществе процессы и иметь «предохранительный клапан», но опасность в том, что при сильном росте общественного недовольства декоративная оппозиция может наполниться реальным содержанием и из ручного дракончика превратиться в настоящего дракона – благо все организационные формы и лидеры давно уже выращены под эгидой самих властных политтехнологов.

До сих пор Путин лавировал между либералами-политтехнологами и силовиками, но сама логика развития российского режима неуклонно влекла его в сторону тоталитарных начал.  События последних лет отбросили «внешний» фактор – стремление выглядеть прилично в глазах Запада.  Наконец, экономические проблемы и подъем недовольства в стране неминуемо должен был заставить режим перекрыть все механизмы, которые могли бы позволить этому недовольству проявиться институционально. Выборы начали терять свой фиктивный характер после того,  как люди в провинции действительно стали выражать готовность голосовать «за кого угодно, кроме Единой России». Вывод – с выборами надо покончить полностью, как с институтом.  

Первые результаты выявили  слабые стороны выбранной властью «унтер-пришибеевской» тактики. Произошла довольно решительная (по московским меркам) радикализация протеста.  На улицы вышли десятки тысяч людей, что для «несогласованных» мероприятий доселе – вещь небывалая. Демонстративная полицейская жестокость в их отношении не запугивает, а только усиливает раздражение. Более того, превращение Москвы в арену бесчинств полицейских, ведущих себя как настоящие оккупанты, вызывает возмущение и у «сытых», ранее настроенных достаточно нейтрально.

Тут следует сделать одно уточнение. В Украине принято обвинять российских протестующих в том, что они не оказывают полиции силового сопротивления и не отбивают задержанных. Мол, им гораздо интереснее снять на смартфон очередное «винтилово» ОМОНовцами протестующих.

 Это упреки несправедливые и исходят из полнейшего непонимания российской ситуации.  Украинцы просто не представляют себе,  что такое настоящая репрессивная машина – они слишком привыкли иметь дело с сомнительного качества государственностью, которая сама до конца не уверена в своем праве на применение силы. В  российских условиях и при том соотношении сил, которое существует, самая невинная попытка сопротивления полиции не только закончилась бы массовыми посадками по уголовным статьям, но и легитимизировала полицейское насилие в глазах масс.

Увы, но в массовом сознании россиян «Майдан» воспринимается не как образец для подражания, а как глубоко отрицательный пример – символ обрушения всяческой власти, беспредела и анархии, переходящей в гражданскую войну.  Потому строгое непротивление по Ганди-Шарпу является в данном случае единственно оправданной тактикой.

 И тем не менее, нужно отдать должное российскому гражданскому обществу: оно приняло вызов власти и повело против нее войну доступными ему средствами – занялось деанонимизацией проводников полицейского насилия в Интернете. Это – относительно сильное оружие, так сказать, психологического подавления противника:  полицейский тоже человек, он хочет уважения и самоуважения, хочет свободно общаться в социальных сетях, хочет, чтобы дети гордились своим отцом,  а не стыдились его.

Все эти обстоятельства показывают,  что протесты в России перешли в некое новое, относительно более радикальное состояние.  На этом, собственно, хорошие новости для российского гражданского общества заканчиваются и начинаются плохие.

Во-первых, приходится констатировать,  что ответ гражданского общества как всегда фатально отстает от вызовов, предъявляемых ему все более откровенно фашизирующимся режимом.  В 2012 году 60 тысяч человек, готовых «несанкционированно» выйти под полицейские дубинки, имели все шансы снести шатавшийся  и неуверенный в себе медведевско-путинский режим.  7  лет спустя, режим сумел выстроить вокруг себя железобетонные линии  обороны. Опыт неудачных и половинчатых протестов 2012 года пошел ему только на пользу, привив своеобразный иммунитет. 

Во-вторых, протест «за право выборов» способен увлечь только сильно политизированные круги, то есть слой, бывший оппозиционным изначально. Вовлекать новых людей за пределами круга, условно говоря, «электората Навального» он не в силах. За пределами этого круга люди просто не верят, что достаточно фиктивные «выборы» способны как-то повлиять на их жизнь.

В-третьих, тема московских протестов совершенно  безразлична остальной России, традиционно не любящей Москву и москвичей. «Большая Россия»  тоже начинает приходить в движение, в каждом регионе по своим, региональным поводам, но московские страдания по недопуску депутатов на муниципальные выборы точно не находят отклика у жителей какого-нибудь Саратова.

И тут вырисовывается главная проблема.  Для революции мало повсеместного недовольства – для нее необходима Идея, овладевающая массами и становящаяся материальной силой. Как правило, такую идею-лозунг формулирует интеллектуальная элита, интеллигенция, «малый народ» – и эта идея расходится по головам «большого народа»,  потому что выражает его смутные чаяния. Но тусовка, функционирующая внутри Садового кольца, не в состоянии выработать и вбросить в массы такой зажигательный лозунг.

Читайте также: Путінські підходи до російської економіки почали тріщати по швах, Росія на порозі нового ГКЧП

Вместо идей переустройства общества на новых, справедливых началах – идей, за которые люди действительно могли бы пойти на многое – она способна только рассуждать о «борьбе с коррупцией» и «честных выборах», иными словами  просто требовать улучшения и либерализации существующего режима, в чем подозрительный российский обыватель легко видит желание вернуться в «лихие 90-е», от которых у него остались самые мрачные воспоминания. 

Вообще московский «креативный класс» слишком тесно связан своим происхождением с ельцинизмом и ранним путинизмом, чтобы найти в себе силы выступить против самых основ существующего строя. Тогда как обыватель, в массе своей, не видит никакого резона класть живот за улучшенную версию путинизма, да еще с  сильным риском того, что вместо него он не получит крушения всего государственного порядка, хаос и анархию – все то, что он вкладывает в понятие «Какнаукраине».

И тем не менее, несмотря на все вышесказанное – мы не должны исключать возможности, что перед нами первые подземные толчки развивающегося и уже объективно неостановимого социально-политического кризиса, который, я надеюсь, положит конец путинизму, как системе.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram