Президент Макрон пригласил Путина в летнюю резиденцию, практически к себе домой – впечатляющий контраст с прошлым приемом в холодном и общедоступном Версале. Путин подарил супруге Макрона цветы, похвалил дом и загар хозяев. Макрон вспомнил русских писателей и композиторов, бывавших по соседству, и, в отличие от первого госвизита, когда отчитывал гостя за деятельность во Франции российских госСМИ, был дружелюбен и опубликовал в своем фейсбуке пост на русском. И в России, и во Франции отметили мягкость атмосферы встречи, которая продлилась четыре с половиной часа.

Внутренее 

Для Москвы, погруженной в протесты, эта теплота выглядит странной: проевропейски настроенная часть столицы идет с Путиным на обострение, а сама Европа, получается, движется в противоположном направлении – будто бы Макрон выпал из контекста. Но у него просто свой контекст.

Публичная дискуссия между Макроном и Путиным по поводу московских протестов не отличалась особой остротой и вряд ли заняла большую часть переговоров. Чтобы избежать лишних споров, Путин даже заменил свое резкое «Вы хотите как в Париже?» на куда более мягкое и тактичное: «Как мы знаем, не только в России происходят события подобного рода. Я в гостях, и мне неудобно об этом говорить, но вынужден, поскольку вы задаете такие вопросы. Мы бы не хотели, чтобы подобные события происходили в российской столице».

Дело не только в том, что Макрон сам недавно пережил протест со смешанными повестками и размытыми требованиями, которые в силу их противоречивости невозможно удовлетворить. А также имел свой опыт обвинений в подстрекательстве протестующих из-за рубежа: это не только намеки на российское иновещание, но и высылка из Парижа итальянского посла за ободряющие контакты правящих итальянских политиков с желтыми жилетами.

Читайте также: Встреча в форте Брегансон: о чем говорили Макрон и Путин?

Для европейских политиков московские протесты пока не выглядят важнейшим пунктом новостей и программ их переговоров по нескольким причинам. Первоначальный региональный уровень противостояния не кажется им достаточно высоким, даже если волны недовольства перехлестывают на федеральный. Если умное голосование и достигнет цели, оно сломает не систему, а оборону московской мэрии против кураторов из Кремля. Но для Запада подрыв амбиций Собянина – мелкая и непонятная задача.

К тому же Запад испытывает усталость не только от Путина, но и от направленных на него протестных волн. Море вздуется бурливо и успокоится. Западный политический мир больше не может с энтузиазмом и надеждой встречать очередную группу раздраженных граждан, которая выходит на улицу, и разочарованно провожать ее по домам после многочисленных уверений, что гражданское общество в России наконец созрело, а режим ослаб и на грани коллапса.

Аккредитованные в Москве дипломаты имеют пока все основания писать в депешах в свои столицы, что ожидать падения режима и в этом случае не приходится, и столицы реагируют соответствующим образом. Похожим образом гораздо меньшее впечатление на Европу стали производить антикремлевские демонстрации у российских соседей, вроде последних грузинских протестов или заявлений олигарха Плахотнюка о том, что он в Молдавии последний европеец.

После того как антипутинская оппозиция в России была долгих 20 лет отстранена от любых форм власти, у западных правительств есть сомнения в том, что она сможет квалифицированно заполнить освободившиеся при гипотетической смене режима вакансии. А возможная потеря управляемости в огромной стране по соседству пугает Европу. Многих устроил бы комбинированный транзит без потери управляемости, где с избранными критиками власти вне режима объединились бы реформаторы изнутри.

Пока гражданское общество зреет, а режим увядает, во внешнеполитических делах Россию представляет только Путин и его правительство, уже двадцатый год опирающееся на силовое и экономическое крыло. Первое в большей степени настроено на конфронтацию, второе – на ее снижение. Первое – на подрыв интересов Запада, второе – на кооперацию с ним по вопросам, где есть взаимный интерес. Первое видит в изоляции России пользу, оказываясь невольным союзником западных ястребов, которых в первую очередь и бранит. Правительства Запада заинтересованы в том, чтобы второе крыло как минимум сохраняло право голоса во внешнеполитических делах, и без контакта с Путиным, который следит за равновесием, им не обойтись.

Именно в этом смысл приглашения Путина в уютный европейский дом в Брегансоне, флешбек во времена, когда Лазурный Берег был вторым домом русской интеллектуальной элиты, и голлистских напоминаний Макрона о том, что Европа простирается от Лиссабона до Владивостока. Всякий, кто бывал на русском Дальнем Востоке и по соседству с ним в Азии, не может не увидеть, что это Владивосток и Хабаровск – последние европейские города континента, и азиатские туристы едут в них смотреть ближайшую к ним своеобразную, но Европу. В этом смысле русская европейская миссия в Азии состоялась: без нее не возникло бы европейских по типу городов там, где они сейчас есть, – от Екатеринбурга и Тюмени до Красноярска и Благовещенска.

Лучший способ напомнить русскому правительству о гражданских правах – это напомнить ему о его европейской идентичности и европейской миссии. Хуже всего действуют на правительства догоняющих стран – не важно, на демократические, как в Индии, или на авторитарные, как в России, – высокомерные поучения.

Внешняя забота о внутренних гражданских правах возможна только с платформы общей, солидарной идентичности. Именно так старается ставить вопрос Макрон: «Россия является европейской страной, она имеет свое полноправное место в европейской семье», поэтому в России должны соблюдаться европейские принципы, вроде свободы слова, самовыражения и т. д. В противном случае возникает элемент колониального дискурса. А в него уже не вписываются завсегдатаи Лазурного Берега Бунин и Тургенев.

Внешнее

Макрон, по его мнению, уже многое сделал для того, чтобы Россия оставалась частью Европы: «Франция приложила все усилия для того, чтобы Россия вернулась в лоно Совета Европы. И, поскольку Франция является председателем Комитета министров Совета Европы, мы смогли воспользоваться данной возможностью и принять необходимые меры».

Мысля глобально, правительства больших европейских стран не хотят полностью потерять Россию, отпустив ее в Азию. Они не хотят, чтобы злой советский анекдот о финско-китайской границе стал политико-экономической реальностью. Россия всегда отвечала за то, что граница Азии проходит от Европы далеко. В случае потери России она будет проходить вплотную. Подобно тому как европейские правительства инстинктивно не хотят отпускать Украину в Россию, они не хотят отпускать Россию в Азию.

Пока вопрос международного имиджа России не снят с повестки, напоминания о поруганных гражданских свободах имеют значение: быстрому освобождению Ивана Голунова помогло то, что его арест испортил важное международное мероприятие – Санкт-Петербургский экономический форум.

С другой стороны, единственное, что хочет понять российское руководство в контактах с иностранными правительствами, – это что вопрос гражданских свобод в России не является их внешнеполитическим оружием. Такие подозрения российского руководства – главная причина и предлог для урезания этих прав. Западным правительствам, если они желают дел, а не слов, приходится идти по очень тонкой грани между игнорированием внутренних дел России, которого они не могут себе позволить, и такой постановкой вопроса, которая не укрепит Кремль в его подозрениях.

Если развивать метафору Глеба Павловского про Россию как одну из фигур, которая слишком тяжела, чтобы ее можно было убрать с доски, то Россию к тому же невозможно съесть, зато она сама может съесть другие. Попытки исключить ее из всех партий приводят к тому, что она начинает вести свои. Ее игра в этом случае рассогласованна и непредсказуема. Из соображений самосохранения лучше включить ее там, где возможно, в свою игру.

Ровно это пытается делать Макрон от имени Европы в ядерной сделке с Ираном и вопросах борьбы с изменениями климата. Трамп в одностороннем порядке разрушает многосторонний ядерный договор с Ираном и выходит из Парижского соглашения по климату, а Россия остается и в том и в другом вместе с Европой. Это вместе надо использовать. Также США одностороннее вышли из Договора о ракетах средней и меньшей дальности, поэтому Европе важно, чтобы в ответ Россия не развернула такие ракеты у их границ.

Появление российских войск в Сирии в 2015 году на пятый год гражданской войны и иностранных интервенций полностью изменило карту конфликта. Россия создала несколько своих дипломатических форматов с участием региональных держав и сирийской оппозиции. Если Европа хочет сохранить в Сирии свою игру, нужно комбинировать эти форматы с ооновским женевским и учитывать новые реалии на местности.

Один из предшественников Макрона – президент Франции Николя Саркози – успешно посредничал и помог быстро остановить российско-грузинский конфликт 2008 года. Другой его предшественник – Франсуа Олланд – вместе с Меркель был ключевым посредником при заключении Минских соглашений. После такого для Макрона велико искушение попытаться стать президентом, который добьется их исполнения или какой-то иной формы окончания конфликта в Донбассе.

Россия доверяет Франции как посреднику больше, чем другим крупным западным странам, а новое украинское правительство с сильным мандатом на поиск мира создает новый благоприятный контекст. Трампу Украина малоинтересна, Меркель не в лучшей форме, партия войны на Западе временно потеряла почву: трудно быть бо́льшими украинцами, чем сами украинцы, или призывать их продолжать конфликт, который они хотят по возможности завершить.

Читайте также: Le Monde: Позиция Франции в отношении России довольно неудобная

Санкции работают против России на долгой дистанции, но на ней же против нее могут эффективнее сработать другие факторы. Одновременно санкционная политика подошла к тому порогу, когда практически любая следующая порция санкций принесет Европе заметный, плохо приемлемый вред. Санкции непопулярны во многих европейских странах – малых вроде Греции, Словакии и Венгрии и ведущих вроде Италии, Франции и Германии: по последнему опросу немецкого журнала Фокус, за санкции 23% граждан, а за отмену – немедленную 21% и постепенную 32%.

Как хозяин надвигающегося саммита Большой семерки Макрон хочет принести туда эксклюзивный контент. Им могут стать итоги разговора да и попросту контакт с Путиным.

Ситуация в Европе сейчас располагает к французской активности. Выход Британии из ЕС окончательно превращает ее из евроатлантической страны в атлантическую. Германия ослабла вместе с Меркель, чьи отношения с Путиным вряд ли поддаются реставрации, и занята передачей власти будущему канцлеру. Зато заявка Франции на политическое величие не закрыта.

Каждый французский президент пытается напомнить, что Франция – суверенная держава, из лагеря победителей с формально неограниченным суверенитетом и способна проводить независимую активную внешнюю политику. Путин неизменно – и в этот раз тоже – разговаривает с французами об общей победе, укрепляя этот настрой.

России гораздо комфортнее в Большой двадцатке, где она не единственная развивающаяся и не единственная авторитарная страна, и не младший партнер. Возвращение России в Большую семерку невозможно, но невозможно и решение многих важных для семерки проблем без нее. Доверительный контакт с российским руководством, возможность незримо представлять Россию на ее собраниях – важный дипломатический актив, который Франция не хотела бы упустить.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і Telegram