Во время первой холодной войны у Соединенных Штатов и их союзников было секретное оружие против Советского Союза и его сателлитов.

Об этом пишет The New York Times, информирует UAINFO.org  

Оно не было создано ни ЦРУ, ни Управлением перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA), ни оружейными лабораториями в Лос-Аламосе. Это был коммунизм.

Коммунизм помогал Западу, потому что он обременял империалистическое российское государство неработающей и непопулярной экономической системой, которая не могла угнаться за своими конкурентами на свободном рынке. «Они делают вид, что платят, а мы делаем вид, что работаем» — эта образцовая русская шутка о трудовой жизни в рабочем раю — очень хорошо объясняет, почему режим с десятками тысяч ядерных боеголовок просто исчерпал себя.

Сейчас мы вступаем во вторую холодную войну, на этот раз с Китаем. Таково впечатление от американо-китайского саммита в Анкоридже в этом месяце, на котором обе стороны ясно дали понять, что у них есть не только противоречащие интересы, но и несовместимые ценности. Госсекретарь Энтони Блинкен прямо обвинил Китай в угрозе «основанному на правилах порядку, который поддерживает глобальную стабильность». Ян Цзечи, его китайский коллега, ответил, что США должны «прекратить продвигать свою собственную демократию в остальном мире».

Через несколько дней Китай и Иран подписали 25-летний стратегический пакт на 400 миллиардов долларов, включающий положения о совместной разработке оружия и обмене разведданными. По мере того, как продолжаются вызовы возглавляемому США «порядку, основанному на правилах», трудно получить более фронтальный, чем этот.

Читайте также: Лилия Шевцова: Китай бросает вызов Западу. И что нам до этого?

Может быть, все и наладится. Но глупо рассчитывать на это, тем более предполагать, что примирительное поведение администрации Байдена сделает что-то другое, кроме как ободрит Пекин. Что бы вы ни говорили об администрациях Трампа или Обамы, но они не провоцировали Китай на сокрушение демократии в Гонконге или на жестокое обращение с уйгурами в Синьцзяне, или на нарушение международного права в Южно-Китайском море, или на помощь Северной Корее в подрыве международных санкций, или на использование военной силы для запугивания своих соседей, или на проведение кампаний кибервойны и промышленного шпионажа против американских целей, — включая эту газету, — в ранее невообразимых масштабах.

Так что стоит подумать о том, каким может быть наше секретное оружие на этот раз — не о явных преимуществах, которые мы можем применить к Китаю, таких как торговые санкции или военно-морская мощь, а скорее о внутренней слабости, от которой режим не может избавиться, потому что это часть его ДНК.

На ум приходят три подходящих варианта-кандидата.

Первый — это национализм. С тех пор как китайские лидеры отказались от ортодоксального марксизма, национализм стал одним из двух столпов легитимности режима (другой — растущий уровень жизни). Национализм объясняет агрессивность Пекина, когда речь заходит о его морских и территориальных претензиях к соседям, о его массированном наращивании вооружений, о его нарастающих угрозах Тайваню и о его привычке злоупотреблять гостеприимством даже в странах, которые он пытается расположить к себе.

Но проблема с напористым национализмом заключается еще и в том, как реагируют соседи. Япония серьезно наращивает военные силы, имея в виду прежде всего Китай. Австралия стремится, правда несколько неуклюже, обуздать китайское влияние. Вьетнам продолжает сближаться с Соединенными Штатами. Вашингтону не нужно поощрять национализм, чтобы извлечь из него выгоду. Но лучшее, что администрация могла бы сделать для укрепления этого спокойного сдерживания, — вновь вступить в торговую сделку Транстихоокеанского партнерства, которую администрация Трампа так бездумно превратила в груду обломков.

Вторая — политика культа личности. Си Цзиньпин консолидировал власть, как ни один другой лидер со времен Мао Цзэдуна. В некотором смысле это сделало китайский авторитаризм более эффективным, что может показаться завидным по сравнению с беспорядочным управлением Запада перед лицом такого кризиса, как коронавирус.

Но Си не может преодолеть врожденные слабости сверхцентрализованной власти. Чем больше власти у одного человека, тем более уязвим весь режим к его ошибочным решениям. Чем больше он пытается проецировать образ непобедимости, тем больше вероятность того, что он отгородится от неприятной, но необходимой информации. И чем больше он отсекает внутренние каналы инакомыслия, тем больше разжигает именно то идеологическое и политическое разочарование, которое стремится подавить. Си создает тех самых критиков и врагов, которые когда-нибудь могут погубить режим.

Наконец, в Китае постоянно расширяется кампания по регулированию, контролю и самоконтролю.

Китайские лидеры (включая якобы более либеральных) всегда были жестоки в своем подавлении духовных и религиозных движений, — будь то Фалуньгун, ислам, тибетский буддизм или независимые христианские церкви, — потому что религия культивирует моральную совесть, свободную от политического контроля.

Читайте также: Пекін взявся за санкції: як далеко зайде конфлікт Китаю та ЄС

Но моральная совесть — это не то, что какое-либо правительство в истории было способно подчинить, вот почему Запад был мудр, когда принял принцип религиозной свободы. И Джо Байден должен подчеркивать это существенное различие с Си при каждом удобном случае, в том числе приглашая Далай-ламу в Белый дом, а также других китайских религиозных лидеров.

Ничто из этого не означает, что сдерживание Пекина не потребует также активного создания альянсов, оказания экономического давления и сохранения мощного военного сдерживания. Но когда мы представляем себе, как мы могли бы довести вторую холодную войну до мирного конца, это помогает поразмышлять над тем, как режим Китая мог бы сам помочь себе в собственной гибели.

Підписуйся на сторінки UAINFO у Facebook, Twitter і YouTube