Собственно говоря, смысла всей этой так называемой «пресс-конференции» я не понимаю вообще. Я не понимаю, зачем эти тысяча триста девятнадцать аккредитованных журналистов придут сегодня в Центр международной торговли и пять часов будут делать вид, что они задают вопросы. А потом пять часов делать вид, что получают на них ответы. Притом что и та и другая сторона знают: и вопросы — не вопросы, и ответы к реальности никакого отношения не имеют. Не понимаю, зачем все это пять часов будут показывать по федеральным каналам. Не понимаю, кто все это будет слушать. Не понимаю, зачем новостные агентства на первых полосах будут писать: «На пресс-конференции этот человек сказал, что…» Да какая разница, что он сказал? Что, еще кому-то что-то неясно? Ребят, коллеги, зачем вы все еще играете в эту странную, глупую и неумелую игру, тем более что всем и так уже давным-давно все ясно?

Я понимаю, зачем это делают Скойбеда с Киселевым, но зачем это делать остальным? Ну посидели бы они там вдесятером — Симоньян, Андреева, Скойбеда, Киселев, Леонтьев, — задали бы друг другу написанные на бумажке вопросы, получили бы такие же написанные на бумажке ответы, показали бы их по телевизору и написали бы в своей газете, сразу после статьи о том, что сердца геев надо жечь, а из либералов делать абажуры, — и все были бы счастливы. И выступающий, и ретранслирующие, и публика. И шаблон не разорван. И лишних вопросов и людей нету. И мыльный пузырь, в котором они живут, не прорван острыми углами реальности. И контекст отличный. И аудитория понимающая. Сердца, абажуры, права человека для нас главное, мы никому не позволим лишить нас демократических ценностей, а кто лишит, трех дней не проживет. Задание выполнено, все улыбаются.

А нам-то, всем остальным, зачем все это надо? Зачем нам жить их жизнью? Зачем играть в их повестку дня? Не лучше ли заниматься своей?

Мне все это не интересно. Мне тридцать шесть лет, и примерно тридцать из них мне не интересно играть в игру «давайте я сделаю вид, что это не я, а вы сделаете вид, что поверили».

Я предпочитаю общаться со взрослыми людьми. С теми,  слово которых имеет цену.

Человек, который сегодня будет давать пресс-конференцию, прямолинейный, как дважды два. И такой же предсказуемый. Каждый его шаг предсказуем на полгода вперед. С амнистией все было понятно еще задолго до того, как эта амнистия появилась. Ну ведь никто же не ждал, в самом деле, что Ходорковский выйдет по амнистии, правда? А третьего срока ждали. И человек с прямолинейностью прапорщика этих наших ожиданий не обманул. Амнистии политическим — нет. Третий срок — есть. Все просто и понятно. Достаточно всего лишь отслужить два года в армии, чтобы предсказывать любые действия человека с погонами подполковника почти со стопроцентной вероятностью на несколько шагов вперед. О чем здесь еще говорить, я не знаю.

Нет, я отлично понимаю, что все, что я хочу спросить про факелы и канализацию, — это моя больная фантазия. И ничего этого не будет. А будет, скорее всего, сто лет жизни: медицина у них там, где не жгут сердца геев, достигла невиданных высот и способна на чудеса, зараза такая — и преклонная и почетная старость и, возможно, несколько второстепенных скандалов с ничего не значащими уголовными делами и оправданием за давностью лет или по болезни. И тихое спокойное угасание в богатстве и всеобилии.

Но. Тем не менее. Все-таки есть один вопрос, который я этому человеку задал бы.

Не потому, что ответ мне был бы так уж интересен. Загадка горизонта событий с его возникающей ниоткуда парой «материя-антиматерия» мне куда более интересна, чем мотивы работника идеологического отдела КГБ, дорвавшегося до власти в великой стране. Мотивации средней руки авторитарного лидера — не моя специальность. Мне все это кажется банальным и скучным.

Но тем не менее я все же спросил бы.

— Скажите, — спросил бы я, — а какие вы наметили себе пути отхода? Как вы собираетесь спасать свою жизнь дальше? Ну, после того, как здесь все пизд.нет к чертовой матери и начнется резня всех против всех, к которой вы так уверенно и целенаправленно ведете страну? Будете ли вы бежать? Спуститесь ли по вырубленному в скале лифту, сядете на стометровую яхту и отъедете к далеким берегам, размышляя о девятизначных счетах? Или станете давить всех и вся, уничтожая любого, кто осмелится возразить, лишь бы продержаться на троне еще хоть один день, хоть один час? Или в последнем ужасе, уже понимая, что все проиграно, спуститесь в канализацию и будете уходить по трубам, гонимые озверевшей толпой с факелами? Разнесете всю Москву танками, задействуете бомбардировочную авиацию и гвардию одного преданного вам горного князя? Или просто потухнете, не в силах расстаться с властью и величием?

На такие вопросы не ждут, конечно, никаких ответов. На такие вопросы ответов не дают в принципе. На такие вопросы дают обвинения в экстремизме.

Но мне все же хотелось бы сказать это. В лицо. Буде представилась бы такая возможность. И посмотреть на реакцию.

А о чем еще говорить с этим человеком, я не понимаю.

Аминь.