Видел ночью огонь, кровь (увы) и трубы: обычные сантехнические и ту правильную, на которой седой уже человек с бородкой и в очках превосходно выводит разное бодрое чуть ли не в самом эпицентре событий.

Видел на Грушевского девушку с пышным плюмажем из черных перьев на каске. Прямо гусарская баллада какая-то. Вообще видел там много девушек, тоненьких тростиночек: и тех, кто снует туда-сюда с чаем и оказать помощь, и тех, кто просто стоит там рядом со своими любимыми. Даже двух девушек на каблуках видел. Девушек, которые уже совсем не реагируют на взрывы шумовых гранат в нескольких метрах от себя.

Видел, как люди, перевернув мусорный бак, битый час слаженно вколачивают в него как в большой барабан ритм, плавно перерастающий из простейшего в весьма сложный.

Видел, как люди, заходящие в кафе с битами наперевес, не вызывают ровным счетом никакой нервной ажитации персонала. Устало развалившись на стульях, выпивают пару чайников чая, расплачиваются, оставляя чаевые, и снова уходят в ночь. Все же хорошо, что в революциях теперь участвуют не пьяные матросы, а чай - не балтийский. 

Видел, как трогательно обе стороны стараются не задеть своими жгучими погремушками, то и дело летающими туда-сюда через «линию фронта», обозначенную едко дымящимися милицейскими автобусами, памятник Лобановскому, стоящий перед стадионом. Даже скрывающее его белое покрывало цело, разве что прокоптилось изрядно. Иногда из-за вспышек кажется, что глядя на происходящее Васильич привычно нервно раскачивается на скамейке.

Но это романтика. Логика будет дальше.