Когда я пишу что-то в документе, который я, в общем-то никуда выкладывать не собираюсь, я всегда имею в виду, что каждый приватный документ рано или поздно станет материалом моего (или еще чьего-то) уголовного дела. 

За два года в тюрьме я выработала спецязык - определенные слова в своих записях я всегда сокращала до условного символа. Такие слова, например, как "СИЗО", "тюрьма", "Россия", "религия", "Путин". За два года мой почерк, который до заключения был примерным почерком отличницы, превратился в шифрованный почерк медицинского работника. Теперь никто его понять не может (иногда, к несчастью, включая меня саму). 

Почему? 

Слишком часто, наверно, меня таскали по кабинетам оперативников, чтобы объяснить, что про тюрьму и про Путина в местах лишения свободы писать запрещено - даже если это твои личные записи на кусочках туалетной бумаги, стопочкой уложенные на дно вещевого баула. 

В январе, например, 2013 года оперативники лагерной мордовской больницы Барашево от меня потребовали немедленно снять зимние ботинки. И плевать, что у тебя нет других: в чем ты будешь ходить - твои проблемы. И все из-за того, что я слишком часто в своем блокноте упоминала Путина. Ботинки мои были "вольные", с мехом, теплые, а не картонные государственные. Теплые ботинки разрешалось в моей колонии носить с разрешения врача (по медицинским показаниям). У меня была такая справка. Но опера справку о разрешении носить ботинки объявили недействительной, и мне пришлось неделю сопротивляться, чтобы просто не остаться зимой без обуви. 

В другой раз меня строго отчитывали оперативники за то, что я говорю и пишу о правах гомосексуалов и гей-прайдах: "Это - гей-пропаганда. А лесбиянство в колонии - это злостное нарушение". Мне порой запрещали читать даже "Афишу" (если там было хоть немного политики и ЛГБТ). 

Из семи томов уголовного дела Pussy Riot половину составляют мои аналитического толка тексты, спертые операми из центра "Э" с моего компьютера. Записи про политику, про язык, про трансгендерность, мои сценарии и наброски пьес. Все это было в материалах уголовного дела. Ничего про ненависть к религии там не нашли, конечно. Но надо же было из чего-то тома дела составлять - и вот мои статьи о геях и о Путине взяли. 

Так что теперь я пишу шифром. 

Наверное, в этом что-то есть извращенно-эстетское. С другой стороны - извечная тюремная оглядка сильно убивает творческое в человеке.