Дончане будут потом объяснять своим детям, что в этой войне виноват Путин, а не они - Глузман

Семен Глузман — один из тех активных людей, к чьему мнению в Украине прислушиваются. От многих других отечественных комментаторов его отличает непредвзятость, искренность и глубина суждений.

Теперь Глузман носит несколько почетных званий вроде члена Американской психиатрической ассоциации и Королевского колледжа психиатров Великобритании. А в советское время он провел более десяти лет в лагерях.

Глузмана посадили за то, что он опубликовал в самиздате истинный диагноз генерала Петра Григоренко — последний выступил против депортации крымских татар и тут же оказался в сумасшедшем доме. Согласно выводам молодого психиатра Глузмана, признанный невменяемым Григоренко на самом деле был абсолютно здоров.

Для Глузмана годы заключения стали своего рода жизненными университетами: из зоны он вышел с глубоким пониманием состояния советской системы, причин ее неминуемого распада и будущих трансформаций общества.

Теперь 67‑летний правозащитник ведет довольно активную деятельность, а на предложение дать интервью откликается легко. Только просит о встрече в недорогом заведении, так как живет скромно, на пенсию. “Я еще не знаком с вашим журналом, но знайте — я вас не боюсь”,— шутит Глузман в предварительном разговоре.

В последующей беседе он далек от оптимизма и говорит, что Украине еще предстоит немало тестов на государственность. А также размышляет о том, как военное противостояние уже изменило украинское общество, и предупреждает о новых социальных рисках.

Главная проблема сейчас — жители освобожденных территорий. Мы слишком легко получили независимость. Без войны, без крови. Было всего несколько тысяч диссидентов, которые боролись с системой, а подавляющее число украинцев оказались пассивны.

Сейчас, спустя 23 года, им приходится переживать борьбу за независимость, которая их не коснулась в 90‑х.

Проще всего объяснить происходящее на востоке действиями Путина. Человеку вообще свойственно объяснять себе сложные проблемы простыми причинами, отрицая при этом очевидное. Например, немцы, многие из которых поддерживали Гитлера, после падения рейха говорили, что не подозревали о существовании лагерей смерти. А советские люди убедили себя в том, что не знали, что по ночам НКВД забирал их соседей.

Точно так же дончане будут объяснять своим детям, что в этой войне виноват Путин. Лишь немногие понимают, что их годами настраивали против другой части Украины. Слепой гнев разожгли, а потом умело направили против Киева.

Опасно бросать людей, видевших смерть и знающих запах крови

Киев же, боюсь, отстранится от решения проблем. А осенью, когда закончится горячая фаза противостояния, ребята с фронта, распаленные войной, вернутся домой. И тогда нас может ждать третий Майдан. Очень опасно бросать людей, видевших смерть и знающих запах крови.

С другой стороны, есть надежда, что у тех, кто до сих пор по разным причинам не любил Украину, теперь появятся причины ее любить. Так произошло в США после Гражданской войны — именно в ситуации, когда люди одной страны убивали друг друга, родилось американское достоинство и патриотизм. Нам тоже придется это пережить.

На востоке страны настоящая гуманитарная катастрофа. Я недавно встречался с одним из ведущих экспертов по борьбе с наркотиками из милицейской среды. Так вот, по его данным, области, которые воюют,— Донецкая и Луганская — более других наиболее поражены алкоголизмом и наркоманией.

В 2004 году мы совместно с американскими специалистами проводили похожее исследование и получили ужасающие результаты — эти области лидируют по распространению психических заболеваний. Суициды, депрессии, наркотики, алкоголизм. Причем если сравнивать с Западной Украиной, то на востоке зарплаты выше, а людей с высшим образованием больше. Но слабее семейные и религиозные ценности.

Уже тогда мы сигнализировали о гуманитарной катастрофе. Трижды передавали эти данные президенту Виктору Ющенко, но он их игнорировал. Так что я с большей печалью смотрю не на период правления Виктора Януковича — это стало следствием,— а на время президентства его предшественника. Ющенко был президентом для европейской нации — народа, который ему верил, но ничего не сделал.

Сейчас этим людям [жителям Донбасса, примкнувшим к террористам] нечего терять. Они готовы отдать жизнь за $500. Это болезнь, и ее нужно лечить — гной нельзя загонять вглубь, он должен выйти.

К психологам и психиатрам будут обращаться с теми же проблемами, что были в Грузии после войны. Мы готовимся к этому — недавно наши специалисты вернулись из Гори, где после войны работали в реабилитационном центре.

Проблема в том, что к таким специалистам у нас не любят обращаться. Это традиция. В тоталитарных обществах люди стараются не впускать посторонних в свой внутренний мир. Гнев, ярость может быть выплеснута на жену или ребенка, но к психологу человек никогда не пойдет.

Кроме того, раньше у нас не было анонимной психологической службы. Любой визит к психологу или психиатру фиксировался, и информировались компетентные органы. Но те времена прошли, и даже во времена Януковича власть не пыталась использовать психиатрию в своих целях.

Был, правда, забавный случай после бегства президента. Со мной встретился один высокопоставленный чиновник и спросил, можно ли признать бежавшего президента психически больным? Я пришел в ужас от этой идеи, но, кажется, смог объяснить, что ждет страну, если она это сделает.

Не нужно искать единый образ украинца для формирования нации. В современной Европе нет цельных государств, очень сильны региональные тенденции. Именно по этой причине вхождение Украины в Европу — очень важный процесс ассимиляции нашего разрозненного сообщества.

Мы должны с помощью имплементации европейских ценностей сделать Украину комфортной. Мы тем и отличаемся от России, что стремимся к более качественной жизни.

При этом, надеюсь, русофобия в Украине сойдет на нет. Мне кажется, большинство людей понимают, что жить ненавистью — это непродуктивно. Знаете, находясь в лагерях, я застал еще так называемых двадцатипятилетников [осужденных на 25 лет бойцов ОУН-УПА].

Так вот, никогда никто из этих стариков не спрашивал меня, почему я, украинец, разговариваю “москальскою мовою”. Точно так же русские в лагерях очень толерантно относились ко мне — еврею и политзаключенному.

Просто тогда большинство слушали Голос Америки и тихонько поругивали советскую власть. А сегодня у россиян нет альтернативной информации, а пропаганда предлагает простые решения. Четко указывает на тех, кто виноват. При этом в России силен страх перед властями. А страх заставляет легко поверить в то, что обычно оспоримо или даже не имеет реальных оснований.

Многие действия Путина указывают на комплекс неполноценности. Все его полеты на истребителях, погружения на подводных лодках и спасение стерхов — это желание показать свои достижения. Из этих же соображений, мне кажется, Путин оккупировал Крым и теперь до последнего не будет его отдавать. Не думаю, что это связано с его маленьким ростом или какими‑то иными физическими данными.

По рассказам моих знакомых, знающих Путина лично, это некая психоэмоциональная составляющая. Возможно, это связано с его детскими переживаниями. Не секрет, что у него был очень строгий отец, который часто ругал сына за отметки в школе.

Пять вопросов Семену Глузману

- Ваш любимый город?

- Я как то был в Бергене — это в Норвегии. Его строят на фьорде, это впечатляет.

- Самое важное событие вашей жизни?

- Ощущение смерти и момент возвращения к жизни. В тюрьме я держал четырехмесячную голодовку с принудительным кормлением. И вот однажды я открыл парашу и увидел, как там плавает хлеб. И я думаю — брать или нет? Брезгливости уже не было. Но в этот момент я понял, что мой желудок уже не сможет его переварить — я просто умру. Такого со мной еще не было, и я прекратил голодать.

- На чем вы ездите?

- На метро. У меня нет водительских прав, машины и денег на нее.

- Ваш личный месячный прожиточный минимум?

- У меня, как у диссидента, повышенная пенсия — 1.860 грн. Но даже мне одному, без жены, нужно 5–6 тыс. грн. У меня нет завышенных претензий вроде поехать куда то отдыхать. Но я хотел бы зайти в Пузату хату и взять на обед то, что хочу, а не то, на что хватает. А еще мне нужны книги.

- К чему вы стремитесь?

- Я хочу издать книгу сборник моей психиатрической публицистики. Когда я его собрал, понял, что это — для будущих украинских психиатров. Это история развития психиатрии в стране и память о том, что происходило в советский и постсоветский периоды.